Марина Костюхина - Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Публикуя «записки», русские издатели не считали нужным упоминать имя французской сочинительницы. В результате мистификации авторства французская кукла и писательница-француженка стали для русского читателя словно одним лицом. Похожую мистификацию разыгрывали английские и немецкие издатели, помещая в своих книгах два предисловия: одно от лица издателя, а другое – от лица самой куклы (и опять же без упоминания имени создательницы). Подобная форма повествования не потеряла занимательности и тогда, когда юные читатели «записок» выросли и захотели перечитать их своим детям (об этом свидетельствовали новые издания «записок») [30] Немецкий издатель книги «Schicksale der Puppe Wunderhold» (1864) в предисловии пишет, что приложил немало труда, чтобы старинная история про чудо-куколку соответствовала требованиям современной читающей публики. .

Привязанность сюжета «записок» к условиям французского быта и традициям воспитания не помешала популярности книг Л. Ольней за пределами Франции. В быту и светской жизни русские дворяне ориентировались на европейские образцы. Схожими в приличном обществе были требования этикета и поведения, а также нормы гендерного воспитания [31] «Так как жизнь детей в так называемых „образованных“, зажиточных слоях общества проходила, когда бабушка была маленькая, почти одинаково и в Англии, и в Германии, и во Франции, и в России, то рассказ бабушки не утратил, конечно, значения и по отношению к юным русским читателям: то все, что переживали маленькие английские или французские дети, переживали и русские их сверстники и сверстницы» (Николаева М.Н. Когда бабушка была маленькая. Повесть для детей М.Н. Кладо (М.Н. Николаевой). СПб.; М.: изд-во М.О. Вольфа, 1908. Стр. не нум.). . Общеевропейским типажам следовали также производители кукол, да и сама игрушка была интернациональным созданием – фарфоровые головки изготавливались в одной стране, образцы модной одежды заимствовались из другой, а обшивали игрушку в третьей.

Первыми читательницами «записок куклы» были дети из обеспеченных слоев французского общества (из семей аристократов, богатых негоциантов и крупных чиновников). Обладание дорогой игрушкой служило в этой среде маркером материального достатка и социального статуса. Дети 6–12 лет – в этих возрастных границах девочке прилично играть в куклы – встречались на детских балах, именинах и праздниках, куда приходили со своими игрушками. Ограничения, которые накладывал на девочек пол и возраст, искупались свободой общения в кругу ровесниц, единством интересов, игр и книг. Взрослые поощряли такое поведение. Традиции детского сообщества были особенно развиты во Франции. Совместная игра детей ценилась так же высоко, как беседа между взрослыми людьми, поскольку в процессе игры девочки набирались светского опыта и закрепляли социальные контакты. «Маленькому женскому обществу», как оно именовалось в «записках куклы», и предназначала Л. Ольней свое издание («маленьким мужчинам» она посвятила другие книги, оказавшиеся менее востребованными).

«Записки куклы» написаны в традициях французских беллетристических изданий. Их отличали сюжетная новизна, разнообразие повествовательных приемов и легкая фронда по отношению к воспитательным догмам и светским правилам [32] Русский издатель, сравнивая английские и французские книги для детей, с легким презрением относился к последним. «Книжка, которую мы назвали „Добро и зло“, отличается теми внутренними достоинствами, которые встречаются только в английских книгах: строгая нравственность, логичная последовательность в изложении и ясность цели, с которою книга писана. Это не есть собрание отдельных случаев, которые могут забавлять читателей, не принося им никакой пользы, как находим мы, почти без исключения, в французских детских книгах» (Добро и зло, изображены в рассказе о Розе и Агнессе / Пер. с англ. СПб.: изд-во М.О. Вольфа, 1862. С. II). . Чего стоило утверждение малолетней героини из повести графини де Сегюр (урожденной Ростопчиной) «Приключения Сонички»: «Я постараюсь исправиться, но слушаться – такая скука!» [33] По словам Елизаветы Нарышкиной, гостившей в парижском доме де Сегюров, произведения Ростопчиной из Розовой библиотеки («La Bibliothèque rose») были веселыми, но не всегда педагогически правильными (гостье из России не хватало в этих книгах наставительной серьезности). Русские авторы и издатели предпочитали ориентироваться на немецкие моралистические издания, жертвуя занимательностью в пользу назидательности. Если в моде и развлечениях господствовал французский стиль, то нравственно просвещать детей нужно было «по-немецки». «Записки куклы» эту традицию потеснили, причем не только в русских изданиях для детей, но и в самой немецкой литературе. Переводчицей «записок» на немецкий язык стала популярная писательница Антония фон Космар (A. von Cosmar), она же была издательницей модных обозрений («Berliner Modenspiegel»).

Модным был и сам жанр литературных «записок». Изданные от имени великих или малых мира сего, записки (мемуары) выражали личный взгляд на историю и современность, открывали то, что оставалось за границами официально известного [34] «Наш век есть, между прочим, век записок, воспоминаний, биографий и исповедей, вольных и невольных: каждый спешит высказать все, что видел, что знал и выводит на свежую воду все, что было поглощено забвением или мраком таинства» («Записки графини Жанлис». Париж. 1825 / Вяземский П.А. Литературные критические и биографические очерки. Т. 1. 1810–1827. СПб.: тип. М.М. Стасюлевича, 1878. С. 206). . Это могли быть «записки» реальной светской дамы или ее мнимой камеристки, известного литератора или его ученого кота [35] Персонаж фантастической повести Э.Т.А. Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра». – важна была позиция наблюдателя, находящегося в пределах домашнего, интимного пространства. Таким наблюдателем детской жизни в «записках» Л. Ольней выступает кукла.

Повествование начинается с того, что мать собирается прочесть своим дочерям «нечто особенное». Чтение она предваряет словами: «Одна умная кукла выучилась писать и написала свои собственные записки». Столь фантастическое предположение, высказанное образованной дамой, оправдано тем, что чтение «записок» происходит во время рождественских праздников, с их атмосферой праздника и игры [36] Записки куклы / Пер. с фр. К.Е. Ольского. СПб.: тип. К. Крайя, 1846. . Мистификация завершается в конце книги открытием, которое сделала девочка, хозяйка куклы: «Открыв ее письменный стол, я нашла несколько маленьких тетрадей, исписанных так мелко, что мне нужно было вооружить глаза свои увеличительным стеклом, чтобы прочитать написанное. Тетради эти названы: „Памятные записки куклы“. Подле них лежало перышко от колибри, на котором засохли чернила» [37] Памятные записки куклы. Повести для маленьких девушек, взятые с фр. В.К. Сомогоровым. СПб.: тип. А. Бородин и К°, 1841. С. 155. .