Коллектив авторов - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Г. Бассевич поспешил выпить их один за другим, и тогда только его величество позволил ему сесть за стол. После царь спросил герцога, какого вина он желает для себя, и когда тот отвечал, что Бургонского, приказал своему маршалу подать бутылку этого вина, и затем, предложив из своих рук его высочеству небольших стакана два Венгерского, предоставил ему свободу пить, что и сколько угодно. Его высочество шепнул мне, чтоб я в такую же плетеную бутылку, в какой было Бургонское, налил красной воды и смешал ее немного с вином, что я и сделал, спровадив потихоньку Бургонское и поставив на его место бутылку с водой. До сих пор пили еще немного, почему беспокойный князь-папа прилежно упрашивал царя пить, и если слова его не действовали, кричал, как сумасшедший, требуя вина и водки. Но скоро многие принуждены были пить более, нежели думали: царь узнал, что за столом, с левой стороны, где сидели министры, не все тосты пили чистым вином или, по крайней мере, не теми винами, какими он требовал (в такие дни о Французском белом вине и о Рейнвейне он и слышать не хочет; для каждого вновь спускаемого корабля он приказывает выдавать Адмиралтейству 1000 рублей на вино и кушанье; последнее обходится недорого, потому что бывает только холодное и не слишком изысканное, но вино, которого выпивается страшное количество, стоит очень много). Его величество сильно рассердился и приказал всем и каждому за столом выпить в наказание, в своем присутствии, по огромному стакану Венгерского. Так как он велел наливать его из двух разных бутылок, и все пившие тотчас опьянели, то я думаю, что в вино подливали водку. С этой минуты царь ушел наверх к царице и более не возвращался. Перед тем он был очень милостив, несколько раз обнимал его высочество и многократно уверял его в своей дружбе и покровительстве; много говорил также с сидевшим против него т. с. Бассевичем, который часто вставал с своего места и отвечал ему на ухо, после чего его величество в сильных словах подтверждал, что будет заботиться о его высочестве и не пропустит случая оказать ему помощь, словом, устроит все так, что его высочество будет вполне доволен и не найдет причин жаловаться. Герцог после всех этих уверений поцеловал ему руку, а т. с. Бассевич от души сказал: «Бог щедро вознаградит за это ваше величество!» Царь, как сказано, не возвращался более вниз. Уходя в неудовольствии к царице, он поставил часовых, чтоб никто и ни под каким видом не мог уехать с корабля до его приказания. Идти наверх к нему и к дамам не осмелился никто, не исключая и герцога. Однако ж его высочество велел конф. – советнику спросить, при случае, у кам. – юнкера Балка, можно ли кому-нибудь пройти туда? Но тот отвечал, что часовые, поставленные у лестницы, не пропускают решительно никого, и прибавил, что, кажется, и дамы должны были пить довольно много. Между тем внизу веселились на славу: почти все были пьяны, но все еще продолжали пить до последней возможности. Великий адмирал до того напился, что плакал, как ребенок, что обыкновенно с ним бывает в подобных случаях. Князь Меншиков так опьянел, что упал замертво, и его люди принуждены были послать за княгинею и ее сестрою, которые, с помощью разных спиртов, привели его немного в чувство и испросили у царя позволение ехать с ним домой. Одним словом, не совершенно пьяных было очень мало, и если б я хотел описать все дурачества, какие были деланы в продолжение нескольких часов, то мог бы наполнить рассказом об них не один лист. To князь Валашский схватывался с обер-полицеймейстером, то начиналась какая-нибудь ссора, то слышалось чоканье бокалов на братство и вечную дружбу. Те, которые были еще трезвы, нарочно притворялись пьяными, чтоб не пить более и смотреть на дурачества других. В числе таких был в особенности наш молодой граф Пушкин, который, конечно, должен был воздерживаться от питья, потому что находился при герцоге, однако ж вовсе не имел надобности так страшно притворяться, как он это делал. Другие, совершенно пьяные, умничали и лезли ко всем с объятиями и поцелуями, что для трезвых, разумеется, было очень неприятно. Много стоило труда охранять его высочество от этих нежностей. Но смешнее всего был барон Бюлов, который со всеми ссорился. Ген. – лейтенанту Бонне он, в присутствии его высочества, сказал в глаза, что тот поступил с ним нечестно, потому что, несмотря на обещание быть ему другом, не исполнил его просьбы и не провел его к царю. Генерал оправдывался, сколько мог, и сказал, что потолкует с ним о том завтра. Потом этот барон начал превозносить свою честность и хвастать тем, что служит своему государю только из любви, а не из боязни батогов и кнута. Все это он говорил при его высочестве, и вскоре после того стал вызывать на дуэль одного Русского подполковника, которого обвинял, будто тот сведения его в разных науках выдает за свои; но немного спустя, они отправились в буфет и пили вместе. Наконец, пришло известие, что царь и царица уже уехали, и что выход свободен. Радость была всеобщая, и тут мнимо-пьяный Пушкин оказался совершенно трезвым. Его высочество собрался было ехать, но перед ним была такая толпа, что он опять воротился и взошел покамест на палубу, где находились дамы.

(1723 г.). По отплытии из Рогервика [24] Бухта в зап. части Финского залива. (Сост) монарх употребши остальное время на маневры своих кораблей. Он сам командовал авангардом, адмирал Гордон – арьергардом, а великий адмирал Апраксин – центром. Постоянно заботясь о том, чтоб подать своим подданным пример субординации по службе, он беспрестанно обращался за приказаниями к великому адмиралу и без его позволения не оставлял своего корабля. По возвращении флота в Кронслот, совершено было 12 августа торжественное освящение парусного ботика, некогда прибывшего из Англии и при царе Алексее Михайловиче перевезенного из Архангельска в Москву. На нем государь впервые начал учиться мореплаванию. Ботик снаружи обили медью для предохранения дерева его от гниения, а маленькую мачту его украсили большим императорским флагом. Великий адмирал стоял у руля, адмиралы, вице– и контр-адмиралы были гребцами. Таким образом маленькое судно обошло вокруг флота, для того, как говорил император, чтоб добрый дедушка мог принять изъявление почтения от всех прекрасных внуков, обязанных ему своим существованием; и когда в этом обходе оно подымалось вверх по реке, монарх греб сам с помощью одного лишь князя Меншикова. Во многих записках того времени есть описание этого великолепного морского праздника, на котором одного пороха вышло слишком на 12,000 рублей. Празднество окончилось помещением ботика в гавани, в углу почетного места, назначенного для линейных кораблей; а шесть недель спустя его вытащили на сушу и торжественно перенесли в крепость, где поставили на хранение, как государственную святыню.