Алексей Краснопивцев - Жажда справедливости. Политические мемуары. Том I

– Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой. За далекой за Нарвской заставой парень идет молодой. Далека ты, путь – дорога. Выйди, милая моя! Мы простимся с тобой у порога, и, быть может, навсегда.

– Пусть он вспомнит девушку простую, пусть услышит, как она поет, пусть он землю бережет родную, а любовь Катюша сбережет.

– Пройдет товарищ все фронты и войны, не зная сна, не зная тишины. Любимый город может спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны.

– Ой, вы, кони, вы, кони стальные. Боевые друзья – трактора, веселее гудите, родные, – нам в поход отправляться пора! Мы с чудесным конем все поля обойдем – соберем, и посеем, и вспашем. Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим. Наглый враг, ты нас лучше не трогай. Не балуйся у наших ворот, не пуглив, справедливый и строгий, наш хозяин советский народ!

Всех песен, отражавших кипучую, «как море полноводную», жизнь народа нашей страны сороковых годов, и не припомнить, и не перепеть.

Наступил грозный 1941-й…

В память врезалась картина суровой зимы сорок первого. Тогда я впервые увидел продрогших завоевателей, в пилотках, повязанных палаточными платками, кутающих посиневшие руки в рукавах своих летних шинелей, бредущих по взгорку со стороны Танеевки к нашему хутору Монастырский. Мы, местная детвора, прилипли к окнам хатенок, наблюдая за этим. Колонна прошла через хутор.

Скажу, что все время, которое мы провели в фашистской оккупации, никто, ни мы, детвора, ни дедушки и бабушки, ни наши мамы и тети не сомневались, что враг будет изгнан с нашей земли, победа будет за нашим народом и его армией. Даже тогда, когда фашисты были у самой Волги, в Сталинграде.

Жаркое лето сорок третьего. Мы с матерью жили в землянке на хуторе около деревни Быканово Обоянского района, у дедушки по матери Алексеева Емельяна Егоровича и бабушки Федоры Емельяновны. Хутор был расположен километрах в двух-трех от Симферопольского шоссе, недалеко от Обояни. Ожесточенные сражения за нашу землю шли недели две, не стихая ни днем, ни ночью. Особенно сильные воздушные и танковые бои велись на шоссе около Обояни. После того, когда они закончились, мы с мальчишками пошли на место прошедших сражений и удивились: так много подбитых танков и пушек нам никогда видеть не приходилось. Влезешь на башню одного из подбитого танка, посмотришь вдаль, и до самого горизонта видна покореженная техника, как будто ее специально сюда на смерть сгоняли.

И опять нахлынули слова любимых песен 1941–1945 гг.

– Грустные ивы склонились к пруду, месяц плывет над водой. Там, у границы, стоял на посту ночью боец молодой. В грозную ночь он не спал, не дремал, землю родную стерег. В чаще лесной он шаги услыхал и с автоматом залег. Черные тени в тумане росли. Туча на небе темна… Первый снаряд разорвался вдали, так началася война. Трудно держаться бойцу одному, трудно атаку отбить. Вот и пришлось на рассвете ему голову честно сложить.

– Споемте, друзья, ведь завтра в поход уйдем в предрассветный туман. Споем веселей, пусть нам подпоет седой боевой капитан. Прощай, любимый город! Уходим завтра в море. И ранней порой мелькнет за кормой знакомый платок голубой.

– Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силою темною, с проклятою ордой. Не смеют крылья черные над Родиной летать, поля ее просторные не смеет враг топтать! Пусть ярость благородная вскипает, как волна, идет война народная, священная война!

– Мы запомним суровую осень, скрежет танков и отблеск штыков. И в веках будут жить двадцать восемь самых храбрых твоих сынов. И врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова, дорогая моя столица, золотая моя Москва!

– Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза. И поет мне в землянке гармонь про улыбку твою и глаза. Ты сейчас далеко-далеко, между нами снега и снега. До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага.

– И врага ненавистного крепче бьет паренек за советскую Родину, за родной огонек.

– Темная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь. И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

– На вольном, на синем, на тихом Дону походная песня звучала. Казак уходил на большую войну, невеста его провожала. Будь смелым, будь храбрым в жестоком бою, за русскую землю сражайся. И помни про Дон, про невесту свою, с победой домой возвращайся.

– Ты увидел бой, Днепр отец-река, мы в атаку шли под горой. Кто погиб за Днепр, будет жить века, коль сражался он, как герой. Из твоих стремнин ворог воду пьет, захлебнется он той водой. Славный день настал, мы идем вперед и увидимся вновь с тобой.

– Прощайте скалистые горы, на подвиг Отчизна зовет. Мы вышли в открытое море, в суровый и дальний поход. Нелегкой походкой матросской идем мы навстречу врагам, а завтра с победой геройской к скалистым придем берегам. Хоть волны и стонут, и плачут, и плещут на борт корабля, но радостно встретит героев Рыбачий – родимая наша земля.

– За лесом пушки грохотали, клубился дым пороховой. Но мы столицу отстояли, спасли березу под Москвой. И с той поры на все угрозы мы неизменно говорим: «Родную русскую березу в обиду больше не дадим».

– И вот он снова прозвучал в лесу прифронтовом, и каждый слушал и молчал о чем-то дорогом. И каждый думал о своей, припомнив ту весну, и каждый знал: дорога к ней ведет через войну.

– О чем ты тоскуешь, товарищ моряк? Гармонь твоя стонет и плачет, и ленты повисли, как траурный флаг. Скажи нам, что все это значит? Друзья, свое горе я вам расскажу, от вас я скрываться не стану: незримую рану я в сердце ношу, кровавую, жгучую рану. Есть муки, которые смерти страшней, они мне на долю достались – над гордой и светлой любовью моей фашистские псы надругались. Рыдает и стонет по милой гармонь, она так любила трехрядку… Скорей бы услышать команду «Огонь!» и броситься в смертную схватку.

– Ой, туманы мои, растуманы, ой, родные леса и луга! Уходили в поход партизаны, уходили в поход на врага. Не уйдет чужеземец незваный, своего не увидит жилья. Ой, туманы мои, растуманы, ой родная сторонка моя!

– А смуглянка-молдавнка отвечала парню в лад: «Партизанский молдаванский собираем мы отряд. Нынче рано партизаны дом покинули родной, ждет тебя дорога к партизанам в лес густой». Раскудрявый клен зеленый, лист резной, здесь у клена мы расстанемся с тобой. Клен зеленый, да клен кудрявый, да раскудрявый резной.

– Шумел сурово Брянский лес, спускались синие туманы. И сосны слышали окрест, как шли на битву партизаны. В лесах врагам спасенья нет. Летят советские гранаты, и командир кричит им вслед: «Громи захватчиков, ребята!»