Александр Брикнер - Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Присоединение Крыма к России легко могло иметь следствием столкновение между Россиею и Портою. Уже в 1783 году ожидали разрыва. Недаром Потёмкин все время переписывался с Булгаковым. Именно в то время, когда состоялось занятие Крыма, Булгаков писал Потёмкину о настроении умов в Константинополе, о появлении какой-то книги, в которой заключалось пророчество неминуемо предстоявшего крушения Турецкой империи [211] «Сб. Ист. Общ.», XLV1I, 70. . Любопытно, что Потёмкин скоро после присоединения Крыма к России мечтал о поездке в Константинополь и писал о своем намерении Булгакову. Последний не советовал князю посетить Турцию. В его письме от 15 (26) марта 1784 года сказано: «Здесь почитают вашу светлость нашим верховным визирем. Прибытие ваше сюда не может быть утаено и произведет суматоху в народе, коей и поныне еще Сераль и Порта опасаются, ибо думают, что духи еще не успокоились…» [212] «Р. Архив», 1366, 1574.

Около этого времени не только крымские дела, но и все части турецкой монархии обращали на себя внимание Потёмкина. Он знал обо всем, что происходило в Дунайских княжествах и на Кавказе. Всюду он имел своих агентов, с которыми вел переписку [213] «Minerva», 1797, IV, 303–309. . С Булгаковым он переписывался о заключении турецко-русского торгового договора, с Павлом Потёмкиным – о делах Грузии; [214] «Minerva», 1798, 26; «Зап. Од. Общ.», VIII, 201 и след.; «Р. Арх.», 1879, II, 430 и след. академик Паллас составил по желанию Потёмкина проект учреждения военных колоний на Кавказе; [215] Herrmann, «Gesch. d. russ. Staats», VI, 69. о персидских делах князь переписывался с Безбородкою [216] «Аpx. кн. Воронцова», XIII, 53–54. и проч. Во все это время он очень часто бывал в дороге. Занимаясь управлением южной России, он часто ездил в столицу. Приехав в Петербург в конце 1783 года, он уже в марте 1784 года снова покинул столицу. Сообщая об отъезде Безбородко, в письме к А.P. Воронцову замечает: «Он полагает первые четыре или пять месяцев года всегда проживать в своих наместничествах» [217] «Аpx. кн. Воронцова», XIII, 48. . В июле этого же года он опять был в Петербурге [218] «Сб. Ист. Общ.», XXIII. 337. . Около этого же времени была речь о путешествии Потёмкина в Италию, чему, однако, не суждено было осуществиться [219] Zinkeisen, VI, 488. . Осенью 1785 года он собирался ехать на Кавказскую линию [220] «Арх. кн. Воронцова», XIII, 97. . В 1786 году он, побывав в столице, осенью отправился на юг, куда собиралась ехать немного позже императрица. На пути туда он побывал в Риге, где ему был оказан самый торжественный прием [221] Herrmann, «Erganzimgsband», 643. .

В качестве президента военной коллегии и фельдмаршала Потёмкин во все это время занимался администрацией войска. Безбородко писал о нем в 1784 году: «По военной коллегии не занимается он, кроме секретных и самых важных дел, дав скорое течение прочим» [222] «Арх. кн. Воронцова», XIII, 48. . «Потёмкин ворочал военною частью», – писал о нем впоследствии Завадовский [223] «Арх. кн. Воронцова», XII, 104. . Он был, так сказать, военным министром. Фельдмаршалом он сделался в начале 1784 года [224] См. письмо Н.П. Румянцева к А.Р. Воронцову в «Арх. кн. Воронцова», XXVII, 109. . Важные реформы его в военном деле относятся к 1783 и 1784 годам. В подробной записке он изложил свой взгляд на технику обучения солдат, на их одежду, уборку волос и проч. Тут развиваются мысли о большей свободе, о сбережении сил и времени военных, о гуманном обращении с солдатами. Он ратовал против «вредного щегольства, удручающего тело»; встречаются очень дельные замечания об истории одежды и вооружения солдат; князь между прочим резко порицает «педантство» иностранных офицеров. «Им казалось, – писал он, – что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приемах… Занимая же себя такою дрянью, они не знают самых важных вещей». Дальше сказано: «Завивать, пудриться, плесть косы – солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов» [225] Эта записка напечатана в «Русской Старине», VIII, 722–727 и в «Русском Архиве» (1888), II, 364–367. . Все это изложено весьма подробно; указание на частности свидетельствует о полном знакомстве с делом. В этом смысле были проведены реформы, которыми восхищались современники. Самойлов хвалит «внимание князя об искоренении жестоких наказаний, попечение его об обогащении солдатских артелей и об устроении лазаретов…» «Солдаты русские, – говорит он далее, – никогда не забудут того, что князь Григорий Александрович острижением волос избавил их от головных болезней, от лишних напрасных издержек для мазания пудреной головы» [226] «Русский Архив», 1867, 581–582, см. там же стр. 1575–1576. . Довольны были этими нововведениями также и другие современники [227] См., например, «Записки Энгельгардта», 40. . Даже граф С.Р. Воронцов, вообще очень резко осуждавший деятельность князя, хвалит его за введение удобного и соответствующего климату обмундирования войска [228] См. «Архив князя Воронцова», X, 473. . Державин одобрял введение князем легких сапожек – ботин [229] Грот, «Державин», I, 415. . Солдаты сочинили песню о перемене солдатской прически: «Дай Бог тому здоровье, кто выдумал сие; виват, виват, кто выдумал сие…» [230] «Русская Старина», VIII, 817. Энгельгардт рассказывает в своих записках, что один гренадер говорил по случаю кончины Потёмкина: «Покойный его светлость был нам отец, облегчил нашу службу: довольствовал нас всеми потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети…» [231] Энгельгардт, Зап. 100.

Менее довольны Потёмкиным были офицеры, как видно из следующей записки князя к Суворову, найденной в бумагах последнего (без числа): «Сведал я, что офицеры ваши разглашают, что они не могут ни в чем угодить, забывая, что если бы они делали, что других полков делают, то бы они равно сим угождали. То и извольте им сказать, что легкий способ все кончить: отстать мне от них и их кинуть, предоставя им всегда таковыми остаться, каковы мерзки они прежде были, что я и исполню, а буду заниматься и без них государственною обороною» [232] «Р. Архив», 1886, I, 308. .

Впрочем, были слышны и чрезвычайно неблагоприятные отзывы о военной администрации Потёмкина. Граф С.Р. Воронцов сильно порицал чрезмерное обращение внимания князя на конницу [233] «Архив князя Воронцова», X, 479. . После кончины Потёмкина Безбородко писал о «воинском хаосе», находя «более всего странною страсть князя к казакам, которая до того простиралася, что он все видимое превращал в это название» [234] «Архив князя Воронцова», XIII, 227. . В среде иностранцев находили, что нововведения Потёмкина повредили дисциплине в войске [235] «Minerva», 1798, III, 218. Герцог Ришелье писал: «Les ressorts de la discipline etaient relaches. La faute est аu prince Potemkin, qui pour se faire аimcer du soldat, а diminue l’аutorite de l’offi cier et donne toujours tort а celuici, quand un soldat vient se plaindre. Depuis la mort du prince la discipline se retablit» etc. «Сб. Ист. Общ.», LIV. 151. . Саксонский дипломат Сакен доносил своему правительству о страшном беспорядке, якобы господствовавшем в военной администрации вследствие небрежности Потёмкина [236] Herrmann, «Erganzungsband», 633. . Ходили слухи о неудовольствии Алексея Орлова, Румянцева и других лиц по поводу мер, принятых князем, и разных злоупотреблений [237] Herrmann, «Erganzungsband», 651: Гарновский в «P. Старине», XV, стр. 23. «Minerva», 1798, I. 367. . Особенно резко осуждал военную организацию Потёмкина князь Кочубей, обращая главное внимание на распущенность солдат, развившуюся вследствие мер Потёмкина и необдуманного формирования им новых и новых полков конницы [238] «Архив князя Воронцова», XVIII, 55. . Граф С.Р. Воронцов писал из Пизы своему брату в 1785 году: «Князь Потёмкин, даром что он военный министр, ничуть не годится для этой должности; он вздумал сооружать крепости при помощи нехороших топографических карт; таким образом был построен Херсон, таким образом сооружена Моздоцкая линия укреплений; напрасно специалисты, люди знающие старались убеждать князя в невозможности такого образа действий; он считал себя Вобаном и верил безусловно в свою способность к математике» [239] «Архив князя Воронцова», IX, 26–27. .