Николай Анциферов - Душа Петербурга (сборник)
- Название:Душа Петербурга (сборник)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Array Литагент «БММ»
- Год:2014
- Город:Москва
- ISBN:978-5-88353-617-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Анциферов - Душа Петербурга (сборник) краткое содержание
Город-мечта, город-утопия, город-наваждение и город-фантом. Его история обросла легендами, которые составили особый петербургский миф. Его воспели русские поэты и писатели, которые жили и творили здесь в течение двух веков. Анциферов написал о нем вдохновенные поэтические рассказы. Его интересовали дома и улицы, переулки и мосты; он описал модели человеческих отношений в этом городе, манеру общения петербуржцев, литературные, музыкальные и бытовые традиции. Его волновали проблемы власти Петербурга над человеческой душой и сознанием – он считал эту власть сильнейшей в мире. Он вслушивался в диалог человека и города. Анциферов сотворил из Петербурга целый мир, живущий своей самодовлеющей жизнью.
Душа Петербурга (сборник) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Не скажет Одоевский вместе с Пушкиным: «Да умирится же с тобой и побежденная стихия». Стихия является у него носительницей правды. Она поставит обезличенных людей пред лицом смерти, заставит их «горе вознести свои сердца», поднять, наконец, взоры к забытому небу. Но неизмеримо велика власть города над ними. Стихии должны явиться оружием карающей Немезиды и уничтожить самый город и его обитателей, как некогда огненный дождь сокрушил Содом и Гоморру.
М. Ю. Лермонтов затрагивает нашу тему лишь несколько, как бы мимоходом. В его слове о Петербурге сказывается то же этическое осуждение, которое свойственно было нашим романтикам тридцатых годов.
Тому назад еще немного лет
Я пролетал над сонною столицей.
Кидала ночь свой странный полусвет;
Румяный запад с новою денницей
На севере сливались, как привет
Свидания с молением разлуки,
Над городом таинственные звуки,
Как грешных снов нескромные слова,
Неясно раздавались, и Нева,
Меж кораблей, сверкая на просторе,
Журча, с волной их уносила в море.
Задумчиво столбы дворцов немых
По берегам теснилися, как тени,
И в пене вод гранитных крылец их
Купалися широкие ступени:
Минувших лет событий роковых
Волна следы смывала роковые…
И улыбались звезды голубые,
Глядя с высот на гордый прах земли,
Как будто мир достоин их любви,
Как будто им земля небес дороже…
И я тогда… я улыбнулся тоже.
Город рисуется на фоне белой ночи, полной неясного томления. Очертаниям берегов Невы придан полуфантастический характер.
Это лучший романтический пейзаж Петербурга в нашей литературе. В тему панорамы Северной пальмиры вплелись чуждые старым годам мотивы. Город рисуется на фоне белой ночи, полной неясного томления. Очертаниям берегов Невы придан полуфантастический характер. Какой-то тайной обвеян город, что-то греховное чуется в ней. А над гордым прахом земли – вечное небо (как и у Одоевского) – противоположное суетному граду. Далее тема греха развивается подробнее.
И я кругом глубокий кинул взгляд,
И увидал с невольною отрадой
Преступный сон под сению палат,
Корыстный труд пред тощею лампадой
И страшных тайн везде печальный ряд.
Я стал ловить блуждающие звуки,
Веселый смех и крик последней муки:
То ликовал иль мучился порок!
В молитвах я подслушивал упрек,
В бреду любви – бесстыдное желанье;
Везде обман, безумство иль страданье.
Описание грешного города составляет вступление для характеристики встречи двух миров, двух поколений старого и нового Петербурга. Действие развивается в особняке вельможи XVIII века.
Но близь Невы один старинный дом
Казался полн священной тишиною,
Все важностью наследственною в нем
И роскошью дышало вековою:
Украшен был он княжеским гербом;
Из мрамора волнистого колонны
Кругом теснились чинно и балконы
Чугунные, воздушною семьей,
Меж них гордились дивною резьбой;
И окон ряд, всегда прозрачно-темных,
Манил, пугая, взор очей нескромных.
Прощальный образ Северной Пальмиры!
Внешний облик особняка, столь характерный для минувшего века, быть может, создание Фельтена, вызывает тени угаснувшей жизни.
Пора была, боярская пора!
Теснилась знать в роскошные покои —
Былая знать минувшего двора,
Забытых дел померкшие герои!
Музыкой тут гремели вечера,
В Неве дробился блеск высоких окон,
Напудренный мелькал и вился локон,
И часто ножка с красным каблучком
Давала знак условный под столом;
И старики в звездах и бриллиантах
Судили резко о тогдашних франтах.
Тени прошлого, навеянные белой ночью, исчезают. Две жизни встречаются в тихих покоях. Одна, как и самый «старинный дом», остаток Северной Пальмиры.
Тот век прошел, и люди те прошли.
Сменили их другие; род старинной
Перевелся; в готической пыли
Портреты гордых бар, краса гостиной,
Забытые тускнели; поросли
Дворы травой; и блеск сменив бывалой,
Сырая мгла и сумрак длинной залой
Спокойно завладели… Тихий дом
Казался пуст, но жил хозяин в нем,
Старик худой и с виду величавый,
Озлобленный на новый век и нравы.
Другая жизнь, чуждая старине затеплилась, как слабый свет лампады в сумраке и сырой мгле особняка.
Она росла, как ландыш за стеклом,
Или скорей, как бледный цвет подснежный.
…Она сходила в длинный зал,
Но бегать в нем ей как-то страшно было,
И как-то странно детский шаг звучал
Между колонн. Разрытою могилой
Над юной жизнью воздух там дышал;
И в зеркалах являлися предметы
Длиннее и бесцветнее, одеты
Какой-то мертвой дымкою; и вдруг
Неясный шорох слышался вокруг:
То загремит, то снова тише, тише…
(То были тени предков или мыши!)
И что ж? Она привыкла толковать
По-своему развалин говор странный…
Старый мир разрушается, мир когда-то крепкий и блестящий. Нежный цветок выросший среди развалин, сможет ли он у раскрытой могилы пробиться к свету? В глазах молодой девушки темно, как в синем море. В страшном городе, где люди забыли вечное небо, ей грозит гибель. Но горе и самому городу Петра!
По свидетельству Сологуба, волновал и Лермонтова образ гибнущего Петербурга. Поэт любил чертить пером и даже кистью вид разоренного моря, из-за которого поднималась оконечность Александровской колонны с венчающим ее Ангелом. В приписываемом ему отрывке выведен образ гибнущего города, караемого судьбою.
И день настал, и истощилось
Долготерпение судьбы,
И море с шумом ополчилось
На миг решительной борьбы [49] «Наводнение».
.
Но что для земного бога – всевластного царя – угроза стихий. Древний Ксеркс возложил на непокорный Понт тяжкие цепи [50] Древний Ксеркс возложил на непокорный Понт тяжкие цепи – имеется в виду подавление персидским царем Ксерксом I (486–465 до н. э.) восстания в подвластных ему областях Средиземноморья.
.
И царь смотрел; и, окружен
Толпой льстецов, смеялся он…
Царь знает, что к борьбе такой привык его гранитный город.
И раздался его приказ.
Вот ждет, довольный сам собой,
Что море спрячется как раз.
Но судьба изрекла свой приговор:
Дружины вольные не внемлют,
Встают, ревут, дворец объемлют.
И деспот понял. Стихия свободы непобедима. Удавалось ему смирить народное волнение, но воля к свободе несокрушима, она прорвется не только в народе, но и в природной стихии. Она, как дух, веет, где хочет. А народ и природа объединены одним духом:
Он понял, что прошла пора,
Когда мгновенный визг ядра
Лишь над толпою прокатился
И рой мятежный разогнал.
И тут-то царь затрепетал…
И к царедворцам обратился…
Но пуст и мрачен был дворец
И ждет один он свой конец.
И гордо он на крышу всходит
Столетних царственных палат
И сокрушенный взор возводит
На свой великий, пышный град! [51] В «отрывках из начальной повести» есть интересная картина Петербурга. «Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались грязны и темны; лица прохожих были зелены; извозчики на биржах дремали под рыжими полостями своих саней; мокрая, длинная шерсть их бедных кляч завивалась барашком; туман придавал отдельным предметам какой-то серо-лиловый цвет. По тротуарам лишь изредка хлопали калоши чиновника, да иногда раздавался шум и хохот в подземной полпивной лавочке, когда оттуда выталкивали пьяного молодца в зеленой фризовой шинели и клеенчатой фуражке».
Интервал:
Закладка:
