Николай Цимбаев - История России XIX – начала XX вв.

Не менее четко были прописаны права союзного Народного веча, которое должно было состоять из Верховной думы и палаты народных представителей, избираемых достаточно сложным образом. Народное Вече облекалось «всею законодательною властию». Оно имело право издавать законы, определять правила судоустройства и судопроизводства, «распускать правительственные собрания держав в случае, если б оные преступали пределы своей власти», избирать правителей держав, объявлять войну. В его компетенцию входили «налоги, займы, поверка расходов, пенсии, жалованья, все сборы и издержки, одним словом, все финансовые меры», а также «все меры правительства о промышленности и о богатстве народном».

В сфере федеративных отношений Муравьев предусмотрел необходимые разграничения полномочий между державами и органами центральной власти, в частности, используя для этого механизм разделения властей. Менее ясны муравьевские представления о взаимоотношениях союзного Народного веча и императора. Муравьев считал монархическое правление полезным для России. Вслед за составителями Уставной грамоты всю полноту верховной исполнительной власти он предоставлял императору, власть которого передавалась по наследству. Видя в императоре «верховного чиновника российского правительства», Муравьев наделял его полномочиями верховного надзора над всеми союзными и местными органами законодательной и судебной власти. Император имел право «останавливать действия законодательной власти», назначать и смещать судебных чиновников, он «верховный начальник сухопутной и морской силы», он ведал вопросами внешней политики, император был неподсуден и фактически неподотчетен.

Муравьев, как и Пестель, предусматривал упразднение сословий, свободу слова, печати, совести и собраний, равенство граждан перед законом. Признавалось право на общественные объединения. Избирать и быть избранными могли лишь граждане мужского пола, имевшие постоянное место жительства и собственность, недвижимую или движимую. Высокий имущественный ценз был, как в проектах Сперанского, ясным указанием на принципы раннего буржуазного общества.

В «Конституции» было записано: «Крепостное состояние и рабство отменяются. Раб, прикоснувшийся земле Русской, становится свободным». О том же писал Пестель: «Рабство крестьян должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми». И у Пестеля, и у Муравьева крестьяне получали как личную свободу, так и землю, хотя первоначальный муравьевский проект предусматривал безземельное освобождение крестьян.

Примечательной особенностью декабристской программы было сохранение неприкосновенности помещичьего землевладения. По Муравьеву, «земли помещиков остаются за ними». Иного и трудно ожидать от проектов, авторы которых, будучи дальновидными представителями своего сословия, готовы были расстаться с большинством дворянских привилегий, но не подвергали сомнению принцип частной собственности. Здесь они были последовательны, и такое решение крестьянского и земельного вопросов не следует считать проявлением дворянской ограниченности.

Рассуждая о всеобщем равенстве, декабристы имели в виду политические и гражданские права и никогда не подвергали сомнению неизбежность социального неравенства. Пестель подчеркивал: «Богатые всегда будут существовать, и это очень хорошо». Правда, он считал, что недопустимо присоединять к богатству специальные политические права. Его особую неприязнь вызывала императорская фамилия: «Народ российский не есть принадлежность или собственность какого-либо лица или семейства. Напротив того, правительство есть принадлежность народа, и оно учреждено для блага народного, а не народ существует для блага правительства».

Аграрный вопрос.Решая аграрный вопрос, Пестель предполагал возможность частичной конфискации земли у крупных землевладельцев, каких в России было немного. Он думал, что эта земля, наряду с казенной и монастырской, составит общественный фонд, где каждый может получить в безвозмездное пользование участок земли. В этом он видел гарантию от обнищания. Остальная земля должна была оставаться в частных руках и служить «доставлению изобилия».

Для Муравьева помещичьи права на землю представлялись незыблемыми. Согласившись на предоставление освобожденным крестьянам земли, он полагал достаточным выделить две десятины на двор, что закладывало основы крестьянской экономической зависимости от помещиков.

Аграрные проекты декабристов не могли преодолеть глубокий социальный антагонизм, который существовал в российской деревне. О том же свидетельствовали их практические действия. Когда И. Д. Якушкин задумал освободить своих крепостных крестьян и, собрав их, объявил свою волю, он услышал естественный для крестьян вопрос: кому отходит земля? Последовательно отстаивая свои имущественные интересы, декабрист ответил: «Земля моя». И тогда прозвучал в высшей степени характерный ответ: «Нет, батюшка, пусть все лучше будет по-старому: мы – ваши, а земля – наша». При сохранении помещичьего землевладения проблема крестьянской собственности на землю не имела решения, удовлетворяющего крестьян.

Практика декабризма.Наибольшие споры в среде декабристов вызывал вопрос о путях достижения намеченных целей. Постепенное овладение общественным мнением, о чем говорили члены Союза благоденствия, не обещало скорого успеха и не давало никаких гарантий. Для многих декабристов это стало источником разочарования в тайном обществе. В 1820–1821 гг. многие из них обратились к политическому опыту некоторых стран Европы и Южной Америки, где побеждали освободительные и антимонархические движения, руководимые армейскими офицерами. С особым вниманием они изучали опыт испанской революции, когда воинские части, подготовленные к отправке в Латинскую Америку для борьбы с врагами испанской короны, перед посадкой на корабли восстали и, двинувшись на Мадрид, свергли реакционную королевскую власть. Переворот, организованный армией, в глазах офицеров-декабристов был противоположен кровавым событиям Французской революции, которую совершала чернь.

Для России повторение пугачевского бунта представлялось немыслимым. СП. Трубецкой был уверен, что крепостное право «располагает к пугачевщине», и утверждал: «С восстанием крестьян неминуемо соединены будут ужасы, которых никакое воображение представить себе не может, и государство сделается жертвою раздоров и может быть добычею честолюбцев, наконец, может распасться на части, и из одного сильного государства распасться на разные слабые. Вся слава России может погибнуть, если не навсегда, то на многие века».