Николай Каптерев - Собрание сочинений. Том 1

В 1647 году в Москве возникло дело о великом архимандрите, учителе и богослове Великой Церкви Константинопольской Венедикте, который приехал было в Москву для учительства, но не был здесь принят, и о митрополитах: Силистрийском и Варнском и архиепископе Элассонском. Архимандрит и келарь силистрийского митрополита [С. 242] Иеремии сделали на него донос, что он перед выездом из Москвы был у учителя архимандрита Венедикта и писал с ним ночью грамоту в Литву, чтобы там задержать архимандрита и келаря и ограбить их. Митрополит был подвергнут допросу, на котором заявил, что он у Венедикта действительно был и писал грамоту, но не в Литву, а проезжую от имени Александрийского патриарха Иоанникия, вместо прежней, которая у него затерялась. Руку Александрийского патриарха подписал на этой грамоте учитель архимандрит Венедикт, «потому что-де ему дана вольность вместо трех патриархов: Константинопольскаго, Иерусалимскаго и Александрийскаго руки прикладывать, и он-де, учитель, к той грамоте и руку приложил имянем Александрийскаго патриарха». Иначе показывали свидетели, особенно писец Иван, который писал самую грамоту и слышал все переговоры участников. Он показал, что грамота действительно писана в Литву, в Конотоп, к тамошнему старосте по научению учителя Венедикта, «чтобы староста митрополича архимандрита и келаря (которые, по предварительному договору с митрополитом, должны были, получив в Москве милостыню, ехать каждый с Путивля кто куда знает) в Конотопе оставил и посадил в яму, покаместа приедут с Москвы иные греческие власти: Варна города митрополит Парфений, да аласунской архиепископ Иоасаф с своими архимандриты и с келарями, да и он, учитель Венедикт, и им-де сообча всем митрополитам и архиепископу архимандритов и келарей своих грабить, что им дано государева жалованья и чтоб все у них отнять, потому что-де тем архимандритам и келарям государево жалованье дано большое и, ограбя их, отпустить куды кто хочет, а им бы, митрополитом и архиепископу, тем всем совладеть одним. А конотопской-де староста учителю архимандриту Венедикту друг большой и помешки-де от него старосты в том их деле не будет, еще-де он им и помощь учинит для своей корысти. А ту-де грамоту, по архимандричью веленью, писал он, Ивашко, польским письмом, и к той грамоте Варнскаго города митрополит и аласунский архиепископ и учитель архимандрит Венедикт руки свои приложили, а ев о же, [С. 243] Ивашка, закляли они, чтоб он той мысли не сказывал никому». Подвергли допросу учителя Венедикта, который заявил, что митрополиты Силистрийский и Варнский у него были и писали «советную грамоту» к конотопскому старосте, который мне друг, и я к тому их письму приложил свою руку, «а подлинно-де он про то, что в том письме у них написано, он не ведает, потому что он болен гораздо». К проезжей грамоте силистрийского митрополита руки своей, вместо Александрийского патриарха, он не прикладывал, «да и никому-де нельзя того учинить, чтобы вместо патриарха руку приложить, опричь самого того, от кого грамота писана будет, и вольности такие никому не дают, чтоб в патриархово место руки прикладывать». Элассонский архиепископ сначала заявил было, что про грамоту в Литву он ничего не ведает и к ней не подписывался, но, уличаемый свидетелями, сознался, что к конотопскому старосте писана была грамота о лошади и о покупке, но услышав, что между силистрийским митрополитом и архимандритом из-за этой грамоты вышел шум, он сжег ее вместе с варнским митрополитом. Последний подтвердил это показание, «а подлинно про ту грамоту, о чем она писана и кто к ней руку прикладывал и кто ее сжег и где жгли, не сказал». «Да они ж говорили: писана-де в лесе, а жгли ее в лесе ж, а правды про тое грамоту митрополиты и архиепископ не сказали, а все говорили разные речи» [270].

В 1671 году прибыл в Москву торговый грек Кирилл Христофоров. Прибывший в то же время в Москву за милостынею греческий епископ Панкратий сделал донос на него, что Кирилл вовсе не грек, а турецкий янычар и что он приехал в Москву для лазутчества, высматривать, сколько в Москве пушек, и наедине говорил ему, епископу, что Москву взять можно. Вследствие этого доноса грек был арестован и посажен в тюрьму, но за него вступились Лигарид и другие греческие власти, которые объяснили донос таким образом: брат епископа Панкратия еще в волошской земле занял [С. 244] у грека Кирилла 150 рублей с тем, чтобы отдать их в Москве, но на Москве занятых денег не отдал, а подговорил своего брата епископа сделать извет на своего кредитора, чтобы этим способом окончательно отделаться от него [271].

В 1696 году прибыл в Москву за милостыней с острова Самоса Воздвиженского монастыря архимандрит Филимон с иеромонахом Каллиником и представил о себе рекомендательные грамоты Константинопольского патриарха и архиепископа Самосского. Прибывший вместе с ним иеромонах Каллиник подал донос на Филимона, в котором было сказано, что Филимон в своей соборной грамоте сам написал себя архимандритом, каким в действительности он никогда не был. На это Филимон отозвался: «В том-де листу скребено и таков-де скребеный лист дан ему из монастыря», в монастыре-де его написали архимандритом, хотя он и не посвящен. В извете было написано: те-де три листа, которые подал старец Филимон, составил и написал воровски на Москве он же Филимон и к тем листам вместо патриарха, и архиепископа, и Воздвиженского монастыря братии приписывал руку и печать подделал на грецком мыле и те листы запечатал он же Филимон, а опричде ево изветчика никто того не видал». Филимон отрицал обвинение, но изветчик настаивал, что он ранее уже обманул составною грамотою гетмана. Обвиняли Филимона и в том, что он занимается докторством и пускает кровь, что для монаха неприлично. Обвиняемый сознался, что он лечил, но крови не пускал. В извете еще написано: «В Никольском-де греческом монастыре тот старец Филимон у себя в келье варил собаки в масле деревянном, а для чего варил, того он не ведает. И по указыванью изветчикову в келье у того Филимона вынят горшок муравленой замазан тестом, а по осмотру в том горшке сварено три щенка в шерсти». – «А Филимон сказал: те-де собаки в церковном и деревянном масле для лечения скорби подагры, которая та скорбь и [С. 245] иная водяная была у гостя Гаврила Романова, а подагра еще из ноги у него не вся вылечена, а мимо того лекарства той скорби вылечить не мочно, только-де тем лекарством его, Гаврила, он не лечил, потому что лекарство в свое лекарственное дело не дошло, а около того лекарства, по его Филимонову веленью, ходил и составливал греченин Спонданин Маринин, а сам он, Филимон, к тому делу своими руками не прикасался». Когда изветчику и Филимону дали очную ставку, то Филимон в конце концов сознался в составлении подложных подписей и в подделке печатей, сознался, что он не архимандрит. Филимон за свое воровство был сослан в Соловецкий монастырь [272].