Николай Каптерев - Собрание сочинений. Том 2

Между тем путивльский воевода извещал государя, что 5 января 1649 года в Путивль приехал Иерусалимский патриарх Паисий, в свите которого, кроме духовных лиц, было еще «патриарших детей боярских и слуг 25 человек», в которых воевода признал хорошо ему известных греческих купцов. Воевода спрашивал-де патриарха, чтобы он «сказал именно про торговых людей», так как-де в 1648 году состоялся царский указ, чтобы гречанам торговым людям подводы под себя и под товары нанимать на свой счет и поденного корму им в дорогу не давать. Но патриарх про сопровождавших его торговых людей заявил воеводе, что они «хотя и были прежде сево торговые люди, только-де ныне служат ему, патриарху».

Десятого января патриарх Паисий был отпущен из Путивля в Москву, и в тот же день государь отправил в Калугу для встречи там патриарха Федора Мякинина, который должен был поступить по следующему наказу: приехав в Калугу и отдав там воеводе государеву грамоту о патриаршем отпуске, Федор тотчас же должен был идти на подворье к патриарху и здесь сказать ему «от государя речь: Божиею милостию [С. 125] великий государь, царь и великий князь Алексей Михаилович, всеа Русии самодержец (следует полный царский титул)… тебе, святейшему Паисию патриарху Святаго Града Иерусалима, велел поклонитися и велел тебя о здоровьи спросить: здорово ли еси дорогою ехал? – А после того говорить: Божиею милостью великий государь и великий князь Алексей Михаилович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и обладатель, велел мне тебя встретити в Калуге и велел мне с тобою ехати к Москве и корм тебе давати. Да к тебе ж, святейшему патриарху, великий государь, царь и великий князь Алексей Михаилович, всеа Русии самодержец, прислал для дорожнаго проезда платья: две шубы, одна соболья под камкою, другая песцовая под тафтою, да сани с полостью и санником, в чем тебе дорогою ехать. А изговоря речь, то государево жалованье ему, патриарху, дати, да ехати с патриархом и с архимандритом его и со старцы и со всеми служебники, которые с ними, к Москве». Кроме того, Мякинину наказывалось: «Дорогою береженье к патриарху и к архимандриту и к старцом и ко всем служебником держать великое, чтоб им в дороге ни от кого безчестья никакого не было, и разведывать, что и ныне он, патриарх, патриаршество Иерусалимское держит ли, нет ли кого на его место иного, и для чего он к государю едет – для милостыни или для иных каких дел, и есть ли с ним какой приказ к государю ото всех Вселенских патриархов?» Сверх того, Федору Мякинину приказано было расспросить про Хмельницкого и вообще про дела малороссийские и польские, «а проведовати Федору приказано было про то опознався с ним (патриархом) гораздо в разговорех, а не явно». В Калугу с Мякининым послано было для встречи патриарха десять стрельцов.

25 января Федор Мякинин доносил государю, что 24 января, в первом часу дня, он встретил за 50 верст от Калуги патриарха Паисия и 25 января расспрашивал его по наказу царскому, и патриарх говорил [С. 126] в расспросах, что патриаршество Иерусалимское держит он сам, а в Москву едит он «на твоих великих и преславных государствах российского царствия поздравити и благословити, а от Вселенских патриархов к тебе, государю, никакого приказу с ним нет». Вместе с этим Федор Мякинин, извещая царя, что 26 января патриарх будет ночевать уже под Москвою, в селе Семеновском, на подхожем стану, спрашивал, как поступить ему в этом случае относительно въезда в Москву.

Въезд патриарха в Москву назначен был на 27 января. По указу государя, патриарха должен был встретить за городом князь Евфимий Мышецкий и проводить его до самого Чудова монастыря, где Паисию назначено было жить во время пребывания в Москве. При встрече князю наказано было говорить патриарху: «Милостью Божиею и государское имянованье с полною титлою, а после того править от государя патриарху поклон и о здоровья спросити. А после того молвить государское имянованье и что велел государь его, патриарха, ему, князю, встретить и на двор ехать, где ему, патриарху, стоять. А как патриарх приедет к Чудову монастырю, встретить его во святых воротех чудовскому архимандриту Кириллу со всем Собором в ризах, с крестом и кандилы. И как патриарха встретят и патриарх, взем у архимандрита крест, приложится наперед ко кресту сам; потом архимандриту и всему Собору от патриарха благословитися, и пойдет патриарх в соборную церковь архистратига Михаила и ко Алексею чудотворцу, и учнет прикладываться к образам и к чудотворцов раке, и слушать ему литоргии соборные, и служить архимандриту самому, а с ними священником и диаконом, а от [С. 127] церкви патриарху идти в келью, где ему велено стоять».

Князю Мышецкому дан был затем наказ, как он должен был вести себя при отправлении им должности пристава при патриархе. Наказ говорит: «А князю Евфиму (вместе с Федором Мякининым) к патриарху береженье держать и над переводчики и над детьми боярскими надсматривать, чтоб патриарху и архимандриту его и старцем и всем его служебником корм давати сполна до росписи [76]. А чего патриарх и в запрос попросит, и им про то сказывать в Посольском приказе, и береженье им во всем к патриарху держать великое, и к нему приходить честно и его чтити потому ж, как и первопрестольника Российскаго государства, святейшаго патриарха Московскаго. Да и того князю Евфимию и Федору беречи, чтоб к патриарху никто не приходил гречан и турчан и иных никаких иноземцов, и его людей никого с монастыря не спущати; а что от патриарха [С. 128] и от митрополитов и от иных властей московских почнут приходить с кормом, – и князю Евфимию и Федору тех людей с кормом пущати велети. А хто иноземцов учнет к патриарху проситься, а патриарх их велит к себе пущати, или патриарх про которых иноземцов учнет говорити, чтоб к нему пущати, – и князю Евфимию о том патриарху говорить, что он про то скажет государевым бояром и посольскому думному дьяку, а без боярскаго ведома таких людей иноземцов пущати он не смеет, покаместа он, патриарх, у государя будет. А буде патриарх спросит о летех и возрасте великаго государя, царя и великаго князя Алексея Михаиловича всеа Ру сии, и им говорить: великий государь наш, царь и великий князь Алексей Михаилович всеа Русии самодержец, его царское величество, ныне в совершенном возрасте – двадцать лет, и дородством и разумом и красотою лица и милосердым нравом и всеми благими годностьми всемогущий Бог украсил его, великого государя нашего, его царское величество, хвалам достойнаго, паче всех людей, и ко всем людем, к подданным своим и к иноземцам, его царское величество милостив и щедр, и наукам премудрым философским многим и храброму ученью навычен, и к воинскому ратному рыцарскому строю хотение держит большое, по своему государскому чину и достоянию. А ныне Бог подаровал ему, великому государю нашему, его царскому величеству, сына, а нашего государя благовернаго царевича и великаго князя Димитрия Алексеевича, и нам всем, царскаго величества подданным, радость и веселье велие!» А если патриарх спросит, в каких отношениях государь теперь находится со всеми окрестными государями, говорить, [С. 129] что в дружбе. А если патриарх спросит о таких делах, про которые не сказано в наказе, «то ответ держати по делу и говорити посольскими речьми учтиво и остерегательно, чтоб государеву имяни было к чести»; а если приставу вовсе не следует о чем-либо говорить патриарху, то в таких случаях он должен заявлять, что был в дальной службе, возвратился недавно и тех дел не знает.