Николай Каптерев - Собрание сочинений. Том 2

Прп. Дионисий был горячим, убежденным почитателем прп. Максима Грека, вполне понимал и одобрял произведенные им книжные исправления и переводы с греческого, сам ими пользовался и заботился об их распространении. Составитель жития прп. Дионисия Симон Азарьин говорит: «До сего Дионисия в дому Сергия Чудотворца мало любили Максима Грека книг, тако же и переведенные от ученика его Селивана ни во что полагали книги, и в соборе в торжества уставщики не давали их чести», но Дионисий переменил это положение дел, «повеле хорошим доброписцам написати книги различные (между прочим, переведенные Максимом и его учеником Селиваном); и идеже бе годно ему, тамо рассылаше в монастыри многия, пачеже в соборные храмы, между другими и в Москву» [28]. Очевидно, прп. Дионисий не только заботился об исправлении книг, но особенно ценил книги, исправленные Максимом Греком и его учеником Селиваном с греческих, и тем самым признавал нужду исправления русских богослужебных книг с греческих. Ввиду этого вполне естественно было, что когда царем прп. Дионисию поручено было исправление Потребника, то он в затруднительных случаях, для проверки неисправных и испорченных славянских переводов, обращался к греческому тексту венецианских, вероятно, изданий. В своей речи к Собору об исправлении Потребника прп. Дионисий прямо заявлял, что прилога и огнем нет в старых славянских списках, «також и в греческих печатных нет же». Заявляя, что [С. 41] «мы никое дарование Духа Святаго на водоосвящение призываем, но самаго того Духа Святаго», замечает, что о том свидетельствуют все старые книги: «о том же свидетельствует и в греческих книгах». Или, например, он спрашивает: «Что ради не писано в старых переводах и в харатейных, и в греческих “и огнем”, но Духом Твоим Святым?» Свой принципиальный взгляд на отношение славянского текста к греческому он выражает, между прочим, в словах: «Я еже рещи “Духом Святым и огнем”, то с греческими переводы достоит справитися» [29]. Сотрудник прп. Дионисия в исправлении Потребника старец Арсений Глухой в своей оправдательной речи говорит: «И в греческих переводах у Арсения, архиепископа Суздальского, четырех патриарх в четырех переводах, не писано же “и огнем”». Арсений свидетельствует, что прп. Дионисий пользовался переводами Максима Грека. Указывая в своей речи на один частный случай, он замечает: «Тот похвальный канон написал (прп. Дионисий) с Максимова переводу Грека, Максим же Грек инок благочестив был и премудр и словеснаго любомудрия зело преисполнен, священные же философии до конца навыкл, ибо святая божественная списания его яве свидетельствуют о нем, и о премудрости и о разуме, и смысле и видах». И в другом месте речи о себе замечает: «Аще бы бедный аз нищей чернец от неразумия что и худо написал, но с переводу писал и не собою замыслил, но и с пресловутаго еще мужа переводу писал и многого премудрости инока Максима Грека» [30].

[С. 42] Из приведенных нами свидетельств ясно, что прп. Дионисий был почитателем Максима Грека, считал русские церковные книги испорченными, считал необходимым при их исправлении обращаться к тексту греческих печатных книг и греческим проверять правоту или неправоту русского, т. е. он принадлежал к редким в то время у нас грекофилам, и свое грекофильство он, сверх того, выражал, вероятно, особенно радушным приемом в Троице-Сергиевом монастыре всех тех греков, просителей милостыни, которые приезжали в Москву и потом обязательно посещали Троице-Сергиев монастырь. Ввиду этого понятным становится, почему патриарх Феофан так энергично вступился за прп. Дионисия, всячески старался добиться оправдания не только его лично, но и признания правоты совершенных им книжных исправлений, почему он, будучи в Троице-Сергиевом монастыре, так торжественно и необыкновенно выразил свое чрезвычайное уважение и расположение к прп. Дионисию. Он видел в нем сторонника и почитателя греков, сторонника того направления, которое заявляло, что не греческое проверяется русским, а русское греческим, что нормы истинного и правого церковного чина и обряда в случае возникновения сомнения нужно искать и можно находить не у русских, а у греков. Поддержать и поощрить это очень слабое тогда направление среди русских Феофан, как грек, считал своею прямой и непременной обязанностью. Недаром, конечно, современный событиям составитель жития прп. Дионисия замечает о патриархе Феофане: «Дивный патриарх Феофан учинил в России многи сыны православныя греческия книги писать и глаголать, и философство [С. 43] греческих книг до конца научил ведать» [31]. Конечно, это замечание биографа прп. Дионисия о характере деятельности патриарха Феофана на Руси более относится к Юго-Западной Руси, но могло иметь некоторое отношение и к Руси Московской, где в то время были знавшие и греческий язык. В Палинодии Захария Копыстинского говорится, что в Москве есть люди мудрые и богословы православные «язык греческой знаючи и о чем нам святый отец патриарх Иерусалимский кир Феофан поведал, а он был на Москве» [32]. Очень может быть, что под этими мудрыми и православными богословами в Москве, знающими и греческий язык, Феофан разумел именно прп. Дионисия и Арсения Глухого, и очень вероятно, что Феофан и москвичей старался поощрить к изучению греческого языка, между прочим, и для того, чтобы они могли составить себе более правильное представление о тех особенностях церковного чина и обряда, какие тогда существовали у русских по сравнению с греческими.

Важным по своим последствиям действием Феофана в Москве было поставление им в Московские патриархи отца государя Филарета Никитича, только что возвратившегося из польского плена. В настольной грамоте, данной им Филарету Никитичу, Феофан говорит, что по прибытии в Москву он встречен был самим государем «любезно, человеколюбно и милосердо», что за это «надлежит и нам всею душою и мыслию святому и великому его царствию служити и услуги показывати, и не токмо ныне, но и во все время жизни нашея вседушно благодарити и многия благодарения [С. 44] воздавати». Затем Феофан говорит: «Когда его благочестивейшаго и мирнейшаго царя Михаила Феодоровича, самодержца Всероссийскаго, мерность наша собственными очами увидевши, и о данном и дарованном от горняго Божия Промысла великому его царствию расширении и умножении уверившися, то праведно и благопристойно разсудили, что токмо един есть ныне на земли великий и православный царь, а другий, по истине, никто же, яко же он во всей вселенней под небесем и под солнцем». Ввиду же того, что Московская Церковь оставалась без пастыря, собран был, по повелению государя, Собор архиереев в Москве для избрания патриарха. «И на сем Соборе все, проникнутые Духом Божиим, единогласно, едиными устами и сердцем, праведным наречением нарекли и избрали преосвященнаго митрополита, господина Филарета Ростовскаго и Ярославскаго, мужа воистину достойнаго, праведнаго, добродетельнаго, мудраго, святаго и боголюбивейшаго, и неволею призвали на высочайший здешний престол Соборные и Апостольские Церкви, а потом, по правилам св. апостол и по преданиям св. отец, также и прежде нас бывших патриархов, как братий и сослужителей нашего смирения, мы, наименованием и призванием пребезначальнаго Отца и содействием Святаго Духа, возложив руки и совершив над ним подобающее служение, нарекли его Святейшим Патриархом великия Христовы и Кафолическия Церкви в царствующем граде Москве и наименовали сослужебником нашего смирения и прочих патриархов, с которыми ему числиться и поминаться» [33].