Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 4

При этих обстоятельствах и видя, что от Литвы и Ливонии помощи нет, Густав Ваза осознал свою ошибку и стал смиренно просить у Иоанна мира.

«Мы, Густав, Божиею милостию, Свейский, Готский и Вендский король, – начиналось его письмо к Иоанну, – челом бию твоему велеможнейшеству князю Государю Ивану Васильевичу о твоей милости. Великий князь и Царь всея Русския Земли!..». Иоанн отвечал ему, что он рад прекратить кровопролитие, «если король свои гордостные мысли оставит и за свое крестопреступление и за все свои неправды станет бить нам челом покорно своими большими послами, то мы челобитье его примем и велим наместникам своим Новгородским подкрепить с ним перемирье по старым грамотам. Если же у короля и теперь та же гордость на мысли, что ему с нашими наместниками Новгородскими не ссылаться, то он бы к нам и послов не отправлял, потому что старые обычаи порушиться не могут. Если сам король не знает, то купцов своих пусть спросит: Новгородские пригороды – Псков, Устюг, чай, знают, сколько каждый из них больше Стекольны (Стокгольма)?»

Большие шведские послы приехали и стали вновь просить о непосредственных сношениях с государем, а не с новгородскими наместниками. Но им отвечали, что наместники эти очень родовитые люди, «а про вашего государя в рассуд вам скажем, а не в укор, какого он рода и как животиною торговал и в Шведскую землю пришел: это делалось недавно, всем ведомо». Наконец перемирная грамота была написана, и в ней было оговорено, что как шведским купцам разрешается ездить через Московские владения для торговли во всякие государства, в Индию и Китай, так и нашим купцам была бы воля ездить чрез Шведскую землю в Любок и Антроп (Любек и Антверпен), в Испанскую землю, Англию и Францию.

Последнее условие считалось с нашей стороны очень важным, так как мы своих гаваней на Балтийском море не имели, а соседи наши, как мы уже говорили, всячески препятствовали, чтобы необходимые сведущие люди из иностранцев проникали к нам.

Особенно ревниво не допускали в Русскую землю этих сведущих иностранцев ливонцы, как это ясно видно по делу некоего саксонца Шлитте, которого Иоанн еще в 1547 году отправил из Москвы в Германию с тем, чтобы привезти оттуда как можно более ученых и ремесленников. Император Карл V разрешил Шлитте взять с собой в Московию набранных им людей, в количестве 123 человек [2] Оружейных и пушечных мастеров, литейщиков, кузнецов, рудокопов, слесарей, аптекарей, лекарей и печатника, так как в Москве еще не было своей печатни. , и он прибыл уже с ними в Любек, когда последовало ходатайство ливонцев к Карлу V о том, чтобы не пропускать этих людей, так как познания их могут послужить к усилению Московского государства, что представит страшную опасность для Ливонии и других соседних стран; Карл внял этому ходатайству и приказал не пропускать в Москву ни одного ученого, художника или мастера. Шлитте же был посажен в тюрьму; однако один из его людей, пушечный мастер Ганс, непременно хотел пробраться в Москву, но ливонцы так зорко стерегли свои границы, что он два раза попался им в руки, причем в первый раз его посадили в тюрьму, а во второй – отрубили голову.

С такой явной враждой относились ливонские немцы к Москве и во всех остальных делах; жителям своих городов они не позволяли под угрозой наказания давать московским купцам деньги в долг; проживавшим же в этих городах иностранцам было запрещено учиться русскому языку.

А между тем сама Ливония пришла уже в это время к полному внутреннему разложению, представляя собой страну, где царило сильнейшее разъединение сословное, церковное и племенное. Во главе управления Ливонией стояли четыре независимых друг от друга установления: 1) духовно-рыцарский орден меченосцев, владения которого были разбросаны по всем частям Ливонии, причем местопребыванием магистра ордена был замок Веден, а остальные орденские власти занимали около 50 других укрепленных замков; 2) чисто духовные владетели, тоже обладавшие большими земельными поместьями; главным из этих владетелей был архиепископ Рижский, коему принадлежала половина города Риги, а под ним 4 других епископа; 3) чисто светское рыцарское сословие, владевшее замками на землях ордена или духовенства; 4) городские самоуправления больших городов, управлявшихся по Магдебургскому праву: Риги, Нарвы, Вольмара, Дерпта, переименованного так немцами из древнего Юрьева, и другие.

При этом все это было пришлое в страну, преимущественно немецкое, население, совершенно чуждое коренным обитателям земли – литовского и финского племени, с ненавистью сносившим иго своих поработителей.

Единственным объединяющим звеном перечисленных четырех установлений в XVI веке были так называемые общие съезды, или ландтаги, собиравшиеся обыкновенно в городе Вольмаре и не приводившие по большей части ни к какому соглашению ввиду крупных раздоров, разделявших между собой различные сословия немцев.

И.С. Глазунов. Иван Грозный

К. Вениг. Иоанн Грозный и его мамка

Лютеранство, появившееся в это время в Ливонии, еще более усилило общее разделение и взаимную ненависть. Новое учение приобрело себе наибольшее количество приверженцев у городских жителей, среди которых развилось к нему такое усердие и вместе с тем такая нетерпимость к другим исповеданиям, что они стали разрушать храмы как латинские, так и православные. Конечно, против лютеранства сильно вооружились ливонские духовные власти; что же касается рыцарей, как принадлежавших к ордену меченосцев, так и светских, то они относились к новому учению очень сочувственно, так как считали его более подходящим к своим нравам. Вообще, «вся страна в это время представляла печальное и отталкивающее зрелище, – говорит один польский писатель, – прежний воинственный дух рыцарей исчез, не заменившись гражданскими доблестями». Самая страшная распущенность нравов царила как среди них, так и среди духовенства, распространившись затем на горожан и на сельское население. Все предавались пьянству в чрезмерных размерах, и для питья пива, говорит ливонский летописец, употреблялись такие кружки и чаши, в которых можно было детей крестить; вместе с тем ливонские немцы облагали своих крестьян чрезмерными поборами, стараясь суровыми мерами получить с них как можно больше доходов, причем о жестоком, мстительном нраве немецких баронов свидетельствуют многие человеческие остовы, находимые в ливонских замках, от замурованных в былое время в стенах людей или прикованных к цепям в подземельях.