Александр Широкорад - Утерянные земли России. Отколовшиеся республики

А Каганович все не унимался. Особую ненависть вызывали у него русскоязычные украинцы. Если к выходцам из Великороссии хотя бы на первом этапе допускались методы убеждения, то на коренное население Лазарь Моисеевич требовал “со всей силой нажимать в деле украинизации”. Украинцы отвечали взаимностью. Они сопротивлялись, как могли. Если была возможность, детей из украинизированных школ переводили в те учебные заведения, где преподавание еще велось по-русски. (Следствием этого стала гораздо большая наполняемость русскоязычных классов в сравнении с украиноязычными.) Украиноязычные газеты теряли читателей. “Обывательская публика желает читать неместную газету, лишь бы не украинскую, – записывал в дневник Сергей Ефремов. – Это отчасти и естественно: газету штудировать нельзя, ее читают, или, точнее, пробегают глазами наспех, а даже украиноязычный обыватель украинский текст читать быстро еще не привык, а тратить на газету много времени не хочет”. Та же картина наблюдалась в театрах. Посещаемость украиноязычных спектаклей резко упала. Чтобы заполнить зрительные залы, властям пришлось организовывать принудительные “культпоходы” в театр рабочих коллективов.

Холодный прием встретили украинизаторы и в селах. “Было бы ошибочно думать, что процесс украинизации, в том числе в части продвижения украинской книжки, не является актуальным и для села, – отмечалось в прессе. – Ведь русификация, проводимая на протяжении многих лет царским правительством, пустила корни и среди сельского населения. Украинская книжка на селе, хоть и не в такой мере, как в городе, должна еще завоевать себе место”. “Наша украинская газета еще мало распространяется на селе, – жаловался на I Всеукраинском учительском съезде делегат из Харьковской губернии. – У нас на Харьковщине в селе русская газета «Харьковский пролетарий» лучше распространяется, почему-то ее больше выписывают, чем «Селянську правду»” (вновь ставшую исключительно украиноязычной). “Украинская литература широко не идет, приходится силой распространять ее”, – вторил коллеге делегат от одного из округов Киевской губернии.

В ответ на сопротивление коммунистический режим ужесточал репрессии. Официально было объявлено, что “некритическое повторение шовинистических великодержавных взглядов о так называемой искусственности украинизации, непонятном народу галицком языке и т. п. является русским националистическим уклоном” (обвинение, грозившее тогда серьезными последствиями).

Справедливости ради надо сказать, что утвердить украинский язык без принуждения не представлялось возможным. Украинцы не принимали “рідну мову” добровольно. Большевикам приходилось насильно вводить ее во все сферы государственной и общественной жизни. “Ни одна демократическая власть не достигла бы либеральными методами таких успехов на протяжении такого короткого промежутка времени”, – признает современный сторонник украинизации, комментируя деятельность Кагановича и его подручных.

Не замедлили и последствия “успехов”. Резко снизился уровень культуры. Многие специалисты, будучи не в силах привыкнуть к новому языку, покинули республику. Мощный удар нанесен был процессу обучения. Попадая из русскоязычной среды в украинизированные учебные заведения, дети калечили свою речь. “Имел возможность наблюдать речь подростков, мальчиков и девочек, учеников полтавских трудовых и профессиональных школ, где язык преподавания – украинский. Речь этих детей представляет собой какой-то уродливый конгломерат, какую-то невыговариваемую мешанину слов украинских и московских” – замечал один из украинизаторов.

Председатель Всеукраинского ЦИК Григорий Петровский еще хорохорился: “Всегда вновь рождающееся связано с болезнями, и это дело не составляет исключения. Пока дождешься своих ученых или приспособишь тех специалистов, которые должны будут преподавать у нас на украинском языке, несомненно, мы будем иметь, может быть, некоторое понижение культуры. Но этого пугаться нельзя”» 71.

Любопытно, что украинствующие (в большинстве своем не имевшие корней в Малой России) пытались ввести свою цензуру и в Москве. Так, П.М. Керженцев, зам. зав. агитпропотдела ЦК опубликовал 9 февраля 1929 г. в «Правде» статью «К приезду украинских писателей»: «Наш крупнейший театр (МХАТ I) продолжает ставить пьесу, извращающую украинское революционное движение и оскорбляющую украинцев. И руководство театра и Наркомпрос РСФСР не чувствуют, какой вред наносится этим взаимоотношениям с Украиной». Речь шла о пьесе «Дни Турбиных».

Дело дошло до того, что Сталину лично пришлось защищать Булгакова от травли украинствующих.

Нынешние самостийники напрочь забыли об украинизации Малой России и, наоборот, утверждают, что шла русификация Украины. Мало того, злыдни москали решили вообще извести украинских селян и учинили там в 1932–1933 гг. «голодомор». Замечу, что слова «голодомор» не было ни в древнерусском языке, ни в малороссийской мове. Это типичный новояз националистов. Да, действительно, в это время в ряде районов СССР был голод. Но был он не только на Украине, но и на Дону, Кубани, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге и в Казахстане, то есть в самых развитых сельскохозяйственных районах Советского Союза.

Неоспоримо, что одной из причин голода стали безграмотные действия коммунистических функционеров при проведении коллективизации.

Но не следует забывать, что периоды голода возникали и в царской России, особенно в конце XIX века.

При этом несоизмеримо большая часть вины за голод в 1932–1933 гг. лежит на кулаках и середняках. Еще до явления большевиков малороссийские националисты и российские интеллигенты объявили крестьянина «священной коровой». У него-де высокая нравственность, аналитический ум, первоклассный патриотизм и т. д. Большевики лишь подхватили этот миф.

Увы, все было далеко не так. Вспомним, как в «Анне Карениной» мужичок хотел обобрать барина Стиву Облонского и купить лес за десятую часть цены, и лишь вмешательство помещика Левина остановило «кидалу».

Риторический вопрос, кто устроил «голодомор» в конце 1916 – начале 1917 г.? Может, Ленин из Женевы и Сталин из Сибири руководили срывом поставок продовольствия в России?

В 1916–1917 гг. шла жесточайшая невиданная ранее война. Германия до войны была одним из крупнейших импортеров продовольствия, а Россия – крупнейшим экспортером. Антанта зажала Германию в тисках продовольственной блокады, что, кстати, противоречило международному военному праву того времени. Но германский крестьянин честно выполнял свои обязанности перед государством и поставлял ему свыше 90 % сельхозпродукции. В 1914–1918 гг. в Германии не было никаких аграрных беспорядков.