Сергей Алексеев - Владимир Святой. Создатель русской цивилизации

Христиан на Руси становилось в Х веке все больше. Еще между 789 и 813 годом первый известный нам по имени русский князь Бравлин, придя походом на Крым с далекого севера, из окрестностей будущего Новгорода, крестился в греческом Суроже. Позднее крещение нередко принимали русы, торговавшие или служившие в Византии, подолгу жившие там, особенно в Херсонесе. В 866 году, после заключения очередного мира с Византией, на Руси была создана уже христианская епископия. В Киеве была построена деревянная соборная церковь в честь Ильи Пророка – одного из самых почитаемых с тех пор на Руси святых. В 874 году крестился киевский князь – как полагают, это был Аскольд. После коварного убийства его Олегом на Аскольдовой могиле некий Ольма построил церковь Святого Николая – другого «народного» святого Руси.

Новый период мирных отношений с Византией после войн Олега дал бурный прирост киевской христианской общине. Возможно, в условиях периодических вспышек вражды с Империей она перешла под патронат Болгарской церкви. Во всяком случае, именно Болгария, родина «кириллицы», стала для Руси источником азбуки и переписанных ею книг. В этом и заключался искомый многими «болгарский след» в крещении Руси. К середине Х века в самой дружине киевских князей было немало христиан. А в 957 г. во время посещения Константинополя еще до того покровительствовавшая христианам и державшая при дворе священника Ольга приняла крещение от самого императора Константина VII. Вернувшись в Киев, Ольга разрушила главное киевское капище Перуна на княжеском «теремном дворе». При Ольге в Киеве появилась третья христианская церковь – деревянный храм в честь святой Софии, Премудрости Божьей. Построен он был еще до ее крещения, в 952 году.

Однако христианство с трудом пробивало себе дорогу. Ольга не навязывала веру своим подданным. Между тем большая часть дружины смотрела на религиозные новшества княгини с сомнением и подозрением. Вождя языческая партия нашла в сыне Ольги, Святославе.

Спор этих двух ярких личностей весьма показателен для русской истории тех веков. В лице Ольги и Святослава столкнулись – старое и новое. И, как ни парадоксально это выглядит, представителем старого выступил именно сын, молодой Святослав. Впрочем, парадоксально это только на первый взгляд. Княгиня Ольга по самой своей природе была чужда патриархального воинского мира славянской дружины. Она доказала дружинникам право на власть, отомстив за убитого мужа. Но идеальным дружинным вождем Ольга стать не могла, да, судя по ее реформам, и не стремилась. На смену бесконечному грабежу своих и чужих она ввела подлинно государственную политику – непривычную для большинства. Принятие чуждого опять же большинству киевской знати христианства явилось последним доказательством того, что княгиня противопоставляет себя воинственной дружинной «руси».

Святослав же, сын Игоря, законный князь, был естественным вождем и заступником старины. Тем паче, что вырос он заправским воителем, любящим ратные дела и ищущим их – достойный наследник своих отцов и дедов, и славянских, и норманнских. Как «великий и светлый князь киевский», он являлся главой языческого религиозного культа. Потому надо полагать, что славянские жрецы и волхвы внесли в воспитание юного князя не меньше, чем дружинники отца.

Итак, когда Ольга вернулась из Константинополя, разногласия ее с сыном стали явными. Мы не знаем наверняка, сколько лет тогда было Святославу. Вопрос этот крайне запутан, и мы вернемся к нему в связи с не менее запутанным вопросом о времени рождения Владимира. Однако в конце 950-х годов киевский князь был уже достаточно взрослым, чтобы открыто воспротивиться материнской воле. Впрочем, справедливости ради отметим, что речь шла скорее не о прямо выраженной воле, а о советах. Ольга упрашивала сына креститься. Но тот наотрез отказался. «Дружина моя, – заявил Святослав, – смеяться начнет». «Если ты крестишься, – возражала Ольга, – и другие сделают то же». Она прекрасно понимала, что в глазах славянина-язычника авторитет князя в делах веры непререкаем, и последующая история оправдала это предвидение. Но Святослав, поддерживаемый отцовской дружиной под предводительством воеводы Свенельда, упорствовал. Впрочем, он не запрещал креститься желавшим этого и не мешал им ничем, кроме издевок – то есть того, чем пугал сам себя.

Чтобы лучше понять отношение киевской воинской знати к христианству, следует вспомнить, что новая вера пришла из Византии – для киевских дружинников если не вечного, то наиболее вероятного врага. И наиболее вероятного источника военной добычи. Война кормила дружину гораздо вернее и щедрее дани. Война – ядро всей культуры языческого «варварского» мира, мать единственно признаваемых в нем, воспеваемых в эпосе воинских добродетелей. А христианство проповедовало мир – или, самое большее, разрешало войну справедливую. Впрочем, совсем не факт, что о последнем языческая дружина имела сколько-нибудь четкое представление. И тогда, и потом противников христианства при княжеском дворе раздражало миролюбие новой веры. Они опасались, что принятие христианства полностью покончит со внешними войнами – и разорит их.

А Ольга как будто взялась оправдать эти опасения. За все время ее правления (прежде чем Святослав окончательно вырвался из-под материнской опеки) ни одной замеченной источниками внешней войны не было. Ольга даже не отправила русских наемников на помощь новому союзнику, Константину VII. Она поддерживала мир с Византией, отправляла послов на запад, к германскому королю – иными словами, расширяла дипломатические связи Руси вместо того, чтобы достойным, по мнению дружины, образом эту дружину кормить.

Добавил киевской знати неприязни к христианству, возможно, и еще один эпизод. Ольга была миролюбива, но тщательно оберегала независимость своей страны. Когда Константин потребовал после крещения фактически признания Русью верховной власти византийского императора, то получил резкую отповедь. Ольга сохранила мир с Империей, но только на равных. Обеспокоенная, однако, посягательствами Царьграда, она обратилась за новым епископом на Запад. В то время Церковь еще была едина, существовавшие между Римом и Константинополем богословские разногласия оставались не понятны и не известны большинству верующих. Что касается Болгарии, то церковная связь с нею, если и имелась, то, вероятно, недолго и уже прервалась. Отношения между двумя сильнейшими славянскими государствами всегда оставляли желать лучшего. Так что в обращении русской княгини, стремившейся упрочить независимость своей страны и своей Церкви, к Западу ничего предосудительного не было.