Игорь Орлов - Советская повседневность: исторический и социологический аспекты становления

Помимо качественного анализа источников советской эпохи, в рамках клиометрикив собранном однородном материале выделяются отрывки текста, которые структурируются по темам «Факт», «Контекст» и «Субъективная значимость для индивида». В дальнейшем формализованный материал подвергается анализу уже с точки зрения повторяемости встреченной информации [Пушкарева, 200—?]. Кроме того, анализ любого источника – устного или письменного – требует учитывать историческую обстановку его создания, личные особенности автора, степень его предвзятости и информированности.

Как уже было сказано, интерес к повседневности в современной социальной теории и гуманитарном знании возрождался под знаком «практического поворота» – попыток формирования нового теоретического консенсуса на основе понятия «практика»(см.: [Certeau, 1984; The Practice… 2001]). По мере того как это понятие занимало все более заметное место в современной социологии, мир повседневности становился предметом социологического и исторического исследования. Если в феноменологических и неомарксистских версиях социологии повседневности речь шла о жизненном мире как верховной реальности человеческого существования (А. Шюц), то теперь повседневность рассматривалась в качестве рутинных практик и нерефлексивных действий. В работах П. Бурдье, Э. Гидденса и Г. Гарфинкеля практическое действие наделялось тремя основными чертами: доминирующей позицией в мире повседневной жизни, принципиальным отличием от рефлексивных действий и двойственным (субъективно-объективным) характером.

Центральной проблемой альтернативного практико-ориентированной социологии направления социологии повседневности – теории фреймов– стала проблема повседневного контекста, наделенного относительно автономным, независимым от конкретных практик существованием. Теория фреймов представляет собой комплекс концепций, ориентированных на изучение архитектоники контекстов элементарных повседневных взаимодействий. Центральное место среди этих теоретических построений занимает концепция фрейм-анализаИ. Гофмана, в рамках которой идея фрейма дополняется идеей метаконтекста, т. е. контексты организованы в метаконтексты, одним из которых выступает повседневная реальность как совокупность рутинных социальных взаимодействий. При этом Гофман оспаривал шюцевскую идею замкнутости и онтологической неравноценности жизненных миров. Теория фреймов, нацеленная на исследование контекстов повседневного мира, встроена в широкий теоретический контекст аналитической социологии повседневностис ее ключевыми концептами: наблюдениякак процесса конституирования события, события как смыслового комплекса и системы фреймов, понимаемой как система различений (подробнее по этому вопросу см.: [Вахштайн, 2007]).

Можно констатировать, что сегодня социология повседневной жизни превратилась в новую дефиницию «социологического глаза». Повышенное внимание к повседневности – признак смены парадигм, сопровождаемой критикой глобальных объяснительных схем. Так, директор Центра исследований повседневной жизни (Сорбонна) М. Маффесоли трактует повышенное внимание к повседневности как признак крушения великих объяснительных схем прошлого. Социолог ныне – не более чем участник общественной жизни наравне с другими. Познающий субъект оказывается «поставленным на место» через открытие повседневной реальности [Maffesoli, 1989. P. 5–6]. Известный французский культуролог М. де Серто отмечал, что при таком подходе сама идея авторства оказывается фиктивной: ведь то, что познающий индивид думает или пишет, то, что он знает, – лишь «выход» из предшествующей истории, преимуществами которой он пользуется [Certeau, 1980. Р. 7].

Новая социология исходит из факта плюрализма опытов и речевых практик, что позволяет обратить внимание на то, что казалось третьестепенным, и прежде всего на архаику в современности. Для Маффесоли социальность оказывается продуктом постоянного взаимодействия различных элементов социальной среды, которая, в свою очередь, находится внутри матрицы природного [Maffesoli, 1989. Р. 1–2]. В этих условиях основной исследовательской задачей становится учет трансверсальности – проявления множественности социальных образований, взглядов, идеологий, психологии, ментальностей и языковых практик [Козлова, 1992. С. 51]. Оказывается, что наилучшей когнитивной стратегией, как сформулировал ее З. Бауман, является восстановление смыслов чужого опыта через вникание в традицию, форму жизни и языковую игру, а затем – перевод полученных результатов в форму, воспринимаемую традицией самого исследователя [Bauman, 1988. P. 230]. В результате обычный опыт рассматривается как локомотив человеческой истории.

Что касается микроисторического подходав исследовании повседневности, то его значимость определяется, во-первых, расширением внимания к множеству частных судеб «незамечательных» людей. Во-вторых, апробацией методик изучения несостоявшихся возможностей. В-третьих, определением нового места источников личного происхождения. В-четвертых, постановкой задачи исследования вопроса о способах жизни и экстремального выживания в условиях войн, революций, террора и голода. Наконец, для исследований повседневности характерна междисциплинарностькак исследовательский принцип. В свою очередь, комбинация научных дисциплин определяется сосуществованием двух подходов к пониманию повседневности – реконструирующей макроконтекст «большой» истории и реализации приемов микроисторического анализа.

Возвращение повседневности в качестве предмета социологического и исторического осмысления проявляется в отказе от апелляций к макроструктурам и процессам и в акцентировании повседневной «укорененности» социальной реальности. Неслучайно в последние годы переведены на русский язык (и, судя по интенсивности цитирования, востребованы) труды теоретиков, уделявших первоочередное внимание именно повседневным взаимодействиям, – А. Шюца, П. Бурдье, Г. Гарфинкеля, Э. Гидденса, И. Гофмана и М. Фуко (см., например: [Бурдье, 2001; Гидденс, 2003; Гофман, 2003] и др.).

Следует признать, что в западной социальной наукеанализ повседневности имеет солидную традицию, и прежде всего в рамках аналитической философии и социальной феноменологии. Если в классической и неоклассической социологии тематика обыденной жизни людей, как правило, игнорировалась, то в феноменологической традиции повседневность стала трактоваться в контексте поиска предельных оснований социальной реальности как таковой. В феноменологической социологии знания (П. Бергер и Т. Лукман) акцент был смещен в сторону конструирования социальной реальности, а в символическом интеракционизме были прописаны механизмы социального взаимодействия. В свою очередь, в этнометодологии Г. Гарфинкеля и в когнитивной социологии А. Сикуреля были вскрыты процедуры типизации повседневных значений. Неомарксистская версия анализа повседневности представлена в социологии А. Лефевра, заменившего понятие «бытие» категорией «тотальность в социальной практике», выводимой, в свою очередь, из повседневной жизни, состоящей из элементарных атрибутов. Каждый атрибут (борьба, любовь, игра и т. п.) характеризуется стабильными установками, правилами и ритуалами. Согласно Лефевру, повседневность служит местом сохранения человеческих смыслов, последним убежищем распадающейся личности в современном мире. Отсюда вытекал сформулированный как в постмодернистской перспективе (М. Маффесоли), так и в теориях позднего модерна (Э. Гидденс и Ю. Хабермас) тезис о необходимости возвращения социолога «домой» – в мир повседневной жизни. В этой перспективе З. Бауман определял суть современной социологии как развернутого комментария к повседневности. Тем самым социолог определялся как непосредственный участник социокультурной жизни наравне с другими, погруженными в мир типичных и рутинных форм повседневности [Абушенко, 2003].