Array Сборник статей - Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки

Таким образом, основной чертой учения Н. Ф. Федорова является его глобальность – всемирность, выражаясь языком его сочинений. Всемирность объемно не ограничивается нашей планетой, а охватывает всю мыслимую Вселенную. Это важно подчеркнуть, указав тем самым и на сверх антропологизм, универсализм учения, выделяющий его из ряда прочих философских систем. Также необходимо иметь в виду, что «супраморализм» Федоров определяет не только как христианскую нравственность, но как само христианство, «в коем вся догматика стала этикою (догматы заповедями), и этикою, неотделимою от знания и искусства, от науки и эстетики, которые должны сделаться, стать орудиями этики … » [Федоров, 1995. Т. I. С. 388; Титаренко, 2003. С. 58].

Отсюда истекает и возможность каждому, в том числе специалисту-ученому, найти что-то существенное для обозрения путей развития своей науки в учении Н. Ф. Федорова. Отсюда же проистекает пристальное внимание самого мыслителя к роли и месту археологии как основного познавательного инструмента в деле практического «воскрешения отцов»: «Мир прошедший, покорный мощному голосу науки, поднимается из могилы ‹…›. Тогда все некогда живое воскреснет в человеческом разумении, все исторгнется от печальной участи бесследного забвения, и то, чего кость истлела, чего феноменальное бытие совершенно изгладилось, восстановится в светлой обители науки – в этой обители успокоения и увековечивания всего временного» (так сам Н. Ф. Федоров цитировал слова А. И. Герцена, в отличие от автора понимая их не как метафору, а буквально) [Семенова, 2004. С. 223–224].

Следуя той же логике, история в учении Федорова превращается во вспомогательный раздел археологии, а остальные науки являются лишь подспорьем этих главных наук человечества. Отсюда и пристальное внимание мыслителя к проблемам происхождения человеческого рода, этногенеза отдельных народов, к развитию музейного дела и к сохранению памятников материальной культуры страны. Тем не менее его вниманием охвачены и такие, казалось бы, мелкие и незначительные моменты жизни, как развитие краеведения (« местной истории ») в провинциальной России, включая самые низовые уровни: история сел, история отдельных родов рядовых людей (крестьян, мещан и т. д.), местная и микротопонимика, местный фольклор и диалектология; отдельные археологические объекты (в особенности погребальные памятники, вплоть до современных ему кладбищ). Все разнообразие мелких подразделений науки о человеке вплеталось мыслителем в нечто единое, направленное к конечной цели «всеобщего братства», воссоединения отцов и детей.

В важной работе историософского плана «Золото и прах» (1900) мыслитель указывал: «Золото объясняет, почему История, как факт, есть взаимное истребление. Прах же отцов дает смысл и цель Истории как проекту воскрешения… Археология или История на Земле, как кладбище, распространяется, производя раскопки по всему миру, хотя и не сделалась еще повсеместною, не познала себя наукою сынов, изучающею останки отцов… Археология еще не соединилась с естествознанием, с познанием силы рождающей и разрушающей» [Федоров, 1995–2000. Т. 3. С. 373]. В работе того же периода «Об истинной религиозности», посвященной разбору поэмы «Цена жизни» его ученика и последователя В. А. Кожевникова, мыслитель пояснял: « … И сам человек представляет „весы“, когда в одной руке держит горстку праха, а в другой – золото, и если бросит прах на могилу умершего и, взявши золото, удалится от могилы, то будет блудным сыном, „человеком“ или гражданином нашего времени; или же, оставив золото, сделает прах предметом исследования или познания того, чем он был, доказывая восстановлением того, чем он был, истину восстановления» [Федоров, 1995–2000. Т. 3. С. 550].

Итак, цель археологии, истории и человека в ней, по мысли Н. Ф. Федорова, – отклониться от злата , от стремления к бесконечному потребительству, наращиванию материального благополучия (т. е. от исчерпавшей себя современной позитивистской парадигмы развития человечества) и сохранить прах предков (т. е. весь массив духовно-материальной культуры прошлого) для его надлежащего исследования (причем исследования не мертвого, « ученого », а живого, « жизнесловного », комплексного по своей сути, учитывающего все достижения современной научной мысли). Это моральный императив его определения науки. «Мы потому и называем Археологию величайшею и святейшею наукой, что без познания памятников и останков умерших, – познания не мысленного только, – невозможно объединение, братство живущих», – писал он в статье «О значении обыденных церквей вообще и в наше время (время созыва конференции мира) в особенности» [Федоров, 1995–2000. Т. 3. С. 5–46] (статья-обращение была по просьбе Н. Ф. Федорова опубликована от имени его хорошего знакомого, археолога С. А. Белокурова, как запрос к предстоявшему Археологическому съезду в Риге [Белокуров, 1896. С. 34–35]).

Из этого понимания археологии проистекает и определение Н. Ф. Федоровым важнейшей роли такой формы организации современной ему науки, как Всероссийские археологические съезды (каковая организация должна быть, по его мнению, многоуровневой: от низовых областных и губернских съездов идти к общегосударственным). Роль съездов видится им прежде всего в пробуждении и подъеме интереса провинциальной и местной, уездной, общественности к прошлому своего края. Поэтому он ратует за всяческое расширение географии Археологических съездов, которые в тот период стали охватывать и национальные окраины Российской империи. Правда, логика организаторов съездов и Н. Ф. Федорова в этом были принципиально несхожими. Уваровы во главе Московского археологического общества преследовали, кроме сугубо научных, еще и государственно-политические цели – цементации, консолидации научной общественности империи, преодоления зарождавшегося национального сепаратизма, распространения имперского научно-культурного стандарта и на нерусские губернии.

За внешней риторикой статей философа, в которых содержатся и его идеи относительно географии съездов, зачастую прячутся чисто научные цели. Так, в работах 1899–1900 гг. («О месте будущего Археологического съезда», «Где быть научным съездам в Туркестане?» и др.) он задает Предварительному комитету будущего съезда вопрос: «где искать прародину ариев и как организовать комплексную экспедицию на Памир?» (Н. А. Янчук по его просьбе представил X Археологическому съезду в Риге два запроса: о прародине ариев и об учреждении комплексной международной научной экспедиции по изучению Памира [Федоров, 1995–2000. Т. 5. С. 365]; мыслитель просил В. А. Кожевникова познакомить Янчука со своей статьей «О месте будущего археологического съезда» (подробнее см. об этом: [Ершов, 2012. С. 114–116]). Н. Ф. Федоров предложил для ускорения решения этих вопросов собрать съезд в Самарканде: «Значение Памира велико и в настоящем, а потому и желательно, чтобы Самарканд, стоящий у подножия Памира, стал местом не археологического лишь съезда, но и съезда естествоиспытателей и врачей. Если исторически возможно еще сомнение относительно Памира как могилы (по народным сказаниям) или колыбели (как выражаются желающие забыть о смерти) предка, праотца, то географически и особенно этнографически Памир есть несомненно центр, кровля мира ‹…›. Это исследование тем особенно важно, что оно требует международных научных экспедиций, а вместе и соединения усилий историко-археологических и антропо-натуралистических; такая же совместная работа будет способствовать замене местного, народного патриотизма – всеплеменным и заставит как натуралистов, так и археологов признать необходимость всестороннего изучения вопроса – лингвистического, археологического и антропологического…» [Федоров, 1995–2000. Т. 4. C. 207–210].