Коллектив авторов - Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

– Как часто приходилось ходить на задания?

– Это зависело чаще всего от того, что требуется командованию. Иногда и месяц не выходишь, а иногда в месяц 3 или 4 раза выйдешь.

Однажды, в 1941 году, когда на фронте обстановка была нестабильная, командование решило дать передышку отряду и к нам в отряд пришел Константин Симонов.

Он потом еще не раз приходил, даже сходил с нами на одну операцию. Там финны были. Накануне финны ушли, мы землянки порушили, сожгли и ушли.

Помню, мы с ним как-то сидели, беседовали и попросили: «Константин Михайлович, что-нибудь прочитайте фронтовое». Он посидел молчаливо некоторое время, а потом сам прочитал известную песню «Жди меня». Прочитал. Ребята выслушали. А потом один из пожилых, семейных, Алеша Чемоданов говорит: «Константин Михайлович, мы здесь люди семейные, у нас дети, жены, какого читать слова: изменив вчера, там такая фраза. Это морякам очень тяжело слушать, что изменив вчера». И Симонов изменил на «позабыв вчера».

А еще был такой фотокорреспондент Халдей, очень известный, он тоже очень много в отряде бывал, причем одновременно с Симоновым.

– Как вы проводили свободное время между операциями?

– Самое любимое было – это пойти в Дом флота, в клуб. Там можно кино посмотреть, потанцевать, музыку послушать. Причем пропуска нам давались хорошие. По существу, мы имели свободный доступ, отряд в этом отношении был в привилегированном положении.

– В основном противником немцы были или финны тоже?

– На Севере против нас финны не воевали. Против нас горно-егеря немецкие воевали. Сильный противник, тренированный. Они горы хорошо знали и воевали прилично, очень даже прилично, но только до осени 1944 года, когда угроза окружения их настигла, тогда они все бросили, только бы успеть убежать.

– Как к ним относились?

– Озлобленности не было. Мы знали, что, если не ты его, так он тебя. Все равно надо защищаться. Но иногда складывалась такая обстановка, когда поневоле сдавались, тогда пленные есть пленные, оружие забирали, и все. Нельзя сказать, что была злоба на них, ненависть. Этого не было. Как говорят, не резать его.

– Оружие с глушителем использовали?

– В нашем отделении глушителей не было, а в отряде были. Их использовали ребята, которые на позиции как снайпера сидели, чтобы не обнаружить себя.

– Кроме наград были еще какие-нибудь поощрения?

– Пришли с хорошей операции. Значит, обычное застолье. Мы с собой водки брали на отделение одну флягу, мало ли что, вдруг кто в воду попадет или раненый. А так водка оставалась в базе. Когда возвращались, тогда уже можно было соответственно отметить это событие.

– Радиостанции всегда брали?

– Да, радист обязательно. На базе дежурные радисты круглосуточные.

– На группу одна радиостанция или на взвод?

– Обычно отряд идет и одна радиостанция. Если маленькая группа, 2–3 человека, то у них обязательно радист есть.

(интервью Б. Иринчеева)

Жила я в Ленинграде. Мама умерла, когда мне было три года, и воспитывала меня тетя. Я никогда не отличалась примерным поведением – могла на спор со второго этажа спрыгнуть – вот была такая. Когда началась война, мы жили в Ленинграде. Двадцать второго началась война, а у нас заболел педагог, которому мы должны были сдавать русский язык, и в связи с этим экзамен перенесли на двадцать третье. Я тогда была в восьмом классе. Мы страшно обрадовались, что началась война и нам не нужно сдавать этот экзамен. Мы не знали, что такое война. Потому что финская война прошла как-то мимо нас – проходили эшелоны и туда-сюда, но она не так всколыхнула народ, как Отечественная война. И поэтому, когда выступил Молотов, мы как-то к этому отнеслись – сегодня война, а завтра ее не будет. В то время мы же не читали книги об этой войне, которые появились позднее. Мы читали книги тех времен, где говорилось о гимназистах и так далее. Очень мало было книг о войне. Мы не знали, что такое война. Поэтому, когда объявили набор в народное ополчение, то мы, четыре человека из класса, побежали в военкомат. При этом мы побежали в военкомат Дзержинского района. Там стояли толпы людей, желающих принять участие в народном ополчении. Но мы все-таки пробились, и когда нас стали спрашивать, сколько нам лет, – ведь нужно было восемнадцать, а нам и шестнадцати еще не было, мы что-то пробормотали, паспортов у нас еще, естественно, не было, и все-таки она нас записала всех четверых.

А в это время на углу Маклина (ныне Английский проспект) и Садовой стояли люди с подносами, собирали ценности в фонд обороны. Женщины снимали драгоценности, серьги, без всякого учета клали их на поднос. Мы тогда еще бегали туда смотреть, какие драгоценности бывают. Удивительное было время, как я сейчас вспоминаю. В конце концов нас все-таки вызвали, и попала я в медсанбат. Поселили нас в Доме ученых в Ленинграде, и нас стали учить на Марсовом поле, как ставить палатки. А в это время около Дома ученых на набережной стояли родители и родственники. Мне тетя махала рукой и кричала: «Альбина, если ты вечером не придешь домой, я тебя накажу!» А я не могла уже прийти, я уже дала присягу. И когда в ночь – я не помню числа – мы вышли из Ленинграда, мы шли в обмотках – сапог тогда у нас не было. Обмотки падали – нас учили их мотать, но мы еще не научились. У меня тридцать пятый размер ботинок, а мне дали сорок первый, и все, что у меня было гражданское, у меня было на ногах – иначе ногу можно было ставить в ботинке и вдоль, и поперек. Мы дошли до Пулковских высот пешком. Дивизия стояла дальше, а медсанбат стоял на Пулковских высотах. Мы там переночевали. Я помню, как я была дежурной по транспортному отделению, – когда раненых вывозят ближе к тылу, мы везли их дальше в госпиталя. И я уснула. Меня поставили дежурить, и я уснула. Тут подходит командир и говорит: «А ты тут что спишь?» Я говорю: «А я дежурю». – «Как ты дежуришь, если ты спишь? Ну ладно, наказывать тебя буду». Вот такое было у меня первое поручение.

В медсанбате я пробыла очень мало. Меня контузило, и я попала в госпиталь. Там я тоже пролежала очень недолго. Я не помню места, но это был полевой госпиталь. Меня выписали и отправили в этот пункт, где распределяют всех раненых. И в это время проходила морская бригада. В госпиталь пришли представители всех частей, что нуждались в пополнении, и набирали себе народ. В госпиталь пришел офицер, я даже не знала, в каком он звании был, оказалось, что это был капитан, и говорит: «Эту девочку я беру себе». Так я оказалась в 73-й морской бригаде. Нас туда взяли четверых – троих мужчин и меня. Когда мы были в штабе бригады, там как раз был командир разведки, и он говорит: «Я ее себе беру». Он задал мне несколько вопросов, что я умею. Я ответила, что на лошади умею, и я действительно умела – девчонкой спортом занималась, и я еще сказала, что я собак люблю. Он сказал, что у них собак нет, значит, теперь будут. Посмеялись, и он сразу взял меня в разведку. Честно говоря, я даже не умела тогда стрелять. Что-то я видела уже – куда патрон засунуть, но не умела. Но я не говорила об этом. Поэтому, когда кто-нибудь что-нибудь делал, я смотрела и училась. Как-то раз решили надо мной подшутить и дали ПТР. Вы знаете, какая у него отдача? «Ты умеешь из него стрелять?» Я сказала, что не стреляла, но могу выстрелить. Я взяла это ПТР, тяжелейшее. И мне даже никто не сказал, чтобы ближе прижать к плечу, чтобы меньше была отдача. И когда я выстрелила, я, конечно, упала и чуть не вывихнула себе плечо. Командир роты разведки этого офицера наказал. Сказал: «Тебе старшиной надо быть, а не командиром отделения».