Сергей Кара-Мурза - Дорога в СССР. Как «западная» революция стала русской

Так оно и произошло – после революции русские крестьяне, вытесненные в город в ходе коллективизации, восстановили общину на стройке и на заводе в виде «трудового коллектива». Именно этот уникальный уклад со многими крестьянскими атрибутами (включая штурмовщину) во многом определил «русское чудо» – форсированную индустриализацию СССР.

В 1882 году в предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» за подписью « Карл Маркс. Фридрих Энгельс » сказано: «Спрашивается теперь: может ли русская община – эта, правда, сильно уже разрушенная форма первобытного общего владения землей – непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения? Или, напротив, она должна пережить сначала тот же процесс разложения, который присущ историческому развитию Запада?

Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития» [42].

Но русская община конца ХIХ века не была и просто не могла быть «формой первобытного общего владения землей». После реформы 1861 года община не разрушалась, а именно укреплялась . Наконец, ни народникам, ни большевикам и в голову не приходило ожидать, чтобы община « непосредственно перешла в высшую, коммунистическую форму». Говорилось о пути развития с использованием общины как социокультурной системы, как большого общественного института. После революции 1905–1907 годов Ленину это было ясно.

Но главное – в этом предисловии ясно сказано, что русская революция, позволяющая избежать «того же процесса разложения, который присущ историческому развитию Запада», возможна только в том случае, если она будет «дополнена» пролетарской революцией на Западе. И в этом процессе роль русской революции – «послужить сигналом» западному пролетариату.

А в 1892 году Энгельс пишет народнику Н.Ф. Даниельсону (переводчику «Капитала»): «Если Россия и дальше пойдет по тому пути, на который она вступила в 1861 г., то крестьянская община обречена на гибель. Мне кажется, что именно сейчас это начинает сбываться… Боюсь, что нам придется рассматривать вашу общину как мечту о невозвратном прошлом и считаться в будущем с капиталистической Россией. Несомненно, таким образом будет утрачена великая возможность, но против экономических фактов ничего не поделаешь» [43, с. 265].

Чуть позже (22 сентября 1892 г.) Энгельс снова пишет письмо Даниельсону: «Если Россия после Крымской войны нуждалась в своей собственной крупной промышленности, то она могла иметь ее лишь в одной форме: в капиталистической форме . Ну а вместе с этой формой она должна была принять и все те последствия, которые сопровождают капиталистическую крупную промышленность во всех других странах. Но я не вижу, чтобы результаты промышленной революции, совершающейся на наших глазах в России, отличались чем-нибудь от того, что происходит или происходило в Англии, Германии, Америке» [43, с. 400].

Это ошибка! В России развитие капиталистической промышленности вело к антикапиталистической революции, и в 1892 году это уже было ясно, а в Англии, Германии и Америке ничего подобного не было. Эмпирических данных, для того чтобы резкие различия можно было увидеть, имелось в 1892 году вполне достаточно, но Энгельс верил догме, а не реальности.

Поразительно, до какой степени Энгельс противоречил известным экономическим фактам. А.В. Чаянов пишет на основании строгих исследований: «В России в период начиная с освобождения крестьян (1861 г.) и до революции 1917 г. в аграрном секторе существовало рядом с крупным капиталистическим крестьянское семейное хозяйство, что и привело к разрушению первого, ибо малоземельные крестьяне платили за землю больше, чем давала рента капиталистического сельского хозяйства, что неизбежно вело к распродаже крупной земельной собственности крестьянам… Арендные цены, уплачиваемые крестьянами за снимаемую у владельцев пашню, значительно выше той чистой прибыли, которую с этих земель можно получить при капиталистической их эксплуатации» [44, с. 407].

И это было не аномалией, а общим для России правилом. После 1905 г. покупка земли общинами и аренда земли у землевладельцев нарастала. Историк В.В. Кабанов пишет: «Все более определяющей становилась тенденция к перемещению центра тяжести сельскохозяйственного производства на хозяйство крестьянское, прогресс в мелкотоварных хозяйствах становился заметнее. Накануне Первой мировой войны крестьяне производили 92,6 % совокупного продукта (по стоимости) земледелия и животноводства, а помещики – только 7,4 %» [45].

Энгельс вернулся через 20 лет (!) к своей полемике с Ткачёвым, чтобы сказать в ней последнее слово. Он пишет свое известное «Послесловие», в котором дает за себя и за Маркса окончательное суждение о русской общине: «Инициатива подобного преобразования русской общины может исходить исключительно лишь от промышленного пролетариата Запада, а не от самой общины. Победа западноевропейского пролетариата над буржуазией и связанная с этим замена капиталистического производства общественно управляемым производством – вот необходимое предварительное условие для подъема русской общины на такую же ступень развития. В самом деле: нигде и никогда аграрный коммунизм, сохранившийся от родового строя, не порождал из самого себя ничего иного, кроме собственного разложения…

Исторически невозможно, чтобы обществу, стоящему на более низкой ступени экономического развития, предстояло разрешить задачи и конфликты, которые возникли и могли возникнуть лишь в обществе, стоящем на гораздо более высокой ступени развития… Каждая данная экономическая формация должна решать свои собственные, из нее самой возникающие задачи; браться за решение задач, стоящих перед другой совершенно чуждой формацией, было бы абсолютной бессмыслицей» [46, с. 444–445].

Даже монархическая верхушка пришла к выводу, что крестьянская община становится источником главной угрозы для общественного и политического строя царской России. В мае 1905 года была составлена записка шести старейших сановников о путях преодоления политического кризиса («записка А.Н. Куломзина»). Она опровергала официальную точку зрения на крестьянство как консервативную и монархически настроенную силу. Корень проблемы старые сановники видели в существовании «в низших слоях населения инстинктивного стремления к ниспровержению частной собственности» и в том, что «общинные порядки» поддерживают это стремление [80].