Array Сборник статей - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Интересно, почему так? Допустим, что В. Суворов прав, и Сталин действительно готовился сокрушить нацизм. Какое похвальное намерение! Похоже, что наш президент прав, и не всё в советской истории было дурно. Для вящей национальной гордости нынешним совпатриотам надо бы скорбеть не по поводу гитлеровской безнравственности, а по случаю вероломного нападения на нас Финляндии, Бессарабии, Литвы и Польши. Героические победы 1939–1940 годов воистину делают Советской стране немного чести.

«Так называемое польское “государство”, это уродливое детище версальского договора, мгновенно пало под доблестными ударами советских и германских войск», – заявил в 1939 году Молотов. Кажется, все мы сегодня знаем: с этих доблестных совместных ударов по малым странам Европы II мировая и началась. Знаем – но не понимаем. Мы по-прежнему уверены внутренне: война начинается, когда нападают на нас. Но как ни грустно такое смещение понятий, оно всё-таки психологически естественно: своя боль всегда больней, а русские потери в этой войне чудовищны. Есть более мрачная причина того, почему мы так самозабвенно лжём себе об этой войне – лжём уже полвека. И причина эта станет ясней, если мы вглядимся в помянутые уже годы, в 1939-1940-й. Годы эти забыты нами, мы словно вычеркиваем их из своей истории. А зря.

Так писали комсомольские поэты 1930-х, это было общим настроением – речей, статей, собраний.

Для людей той поры «незабываемый 1918-й» был ещё не историей, не прошлым – он полыхал заревом, зовущей вперёд датой революционного календаря.

Именно в восемнадцатом ленинская мечта о «Всемирной Советской социалистической республике» предстала явью. Обстановка благоприятствовала: Красная Бавария – над трупом Германии, охваченная забастовками Европа… Но главная надежда была на внутренний резерв: в 1918-м боеспособная Красная Армия уже была создана. «Пускай горит! Пускай пожар кругом!.. Даёшь Варшаву! Бьём Берлин!» – ревели завтрашние освободители человечества. Казалось, вот-вот… Но пока не вышло: роковой ошибкой стал поход на Польшу, крушением надежд на мировую революцию представал нэп.

Впрочем, представал напрасно: ни Основатель, ни Верный Ученик от своих планов не отказывались ни на секунду. Выполнялись, ценой десятков миллионов жизней, чудовищные пятилетки. Ютящиеся в бараках «души населения» производили чугун и сталь – для нужд светлого будущего. И к лету 1941-го у СССР будет почти 24 тысячи танков (для захвата Европы с избытком хватило бы трети).

В конце 1930-х казалось: время пришло, история опять двинулась по прежнему кругу – с новой силой. В Германии опять у власти пролетариат, пала (наконец!) ненавистная Польша. (Зато СССР обзавёлся весьма протяжённой границей с завтрашним агрессором вместо буферной зоны.) Тогда о «гренадской волости» лишь мечтали – теперь заполыхало и там: война в Испании была новой пробой мировой революции. Но не получилось – отсюда и истошная (при сильных симпатиях к Гитлеру) ненависть к Франко в Советском Союзе тех лет.

Терминология после II мировой войны умышленно спутана, даже для названия гитлеровской национал-социалистической партии придумали уродливое словообразование: «национал-социалистская». В СССР нельзя было даже на речевом уровне допустить, что у Гитлера был социализм. А вот тогда, в 1939-м, терминология была совсем иной: на чём свет стоит, кляли фашизм и приветствовали немецких социалистических товарищей. «Майн Кампф» менее чем за два года выдержала в СССР два издания.

Борцы с «англо-американской плутократией» и враги «мирового капитализма» прекрасно нашли общий язык, общей была у них и цель: завоевание мира. На политическом уровне Сталин свои планы тщательно скрывал. А на идеологическом – не мог: надо же было воспитывать народ для грядущих битв. И воспитание удавалось. «Задохнувшись Интернационалом/Упасть лицом на высохшие травы» вновь мечтали кровавые романтики-энтузиасты. Где, интересно, они опять собрались «Интернационалом» захлебываться? На полях «Великой Отечественной»? Защищая «Родину-мать»? Впрочем, строго говоря, искать общий язык коммунизму и нацизму и нужды не было. Возьмите первое, ещё не вычищенное собрание сочинений Ульянова-Ленина. Среди отборной ругани в адрес чужих, не из собственной партии, социалистов вы неожиданно встретите дифирамб: вождя привело в восторг сочинение немецкого теоретика по национальному вопросу. Фамилия теоретика-социалиста – Штрассер. Да-да, тот самый, прирезанный Гитлером в «ночь длинных ножей». Не сделай Штрассер ставку на Эрнста Рема, конкурента фюрера, – именно он, а не бездарный Розенберг был бы кандидатом на нюрнбергскую виселицу как выдающийся нацспециалист.

Не хотите читать Ленина, неинтересно? Тогда обратитесь к литературе 1920-х: писателям в эти годы ещё разрешали воспевать революцию не как прикажут, а от души. Пропуском в печать служила не столько ложь, сколько классовая правильность нравственных оценок: советские герои 1920-х швыряют офицеров в топки и гордятся этим. (При Сталине литература нормализовалась, она была рассчитана уже на среднеобывательское восприятие, а не на фанатиков – и теперь офицеры стали бросать в топки простых советских людей.) Многое можно узнать из романов той поры, в том числе на интересующую нас в этой статье тему: в талантливой книге Федина «Города и годы» самым правильным коммунистом оказывается вчерашний отпетый нацист.

Современников такие вещи, по-видимому, не удивляли: менталитет был общий, а нюансы грядущего социализма в лихорадке завтрашней победы различать не было нужды.

Завтрашняя мировая победа – вот это и было смыслом развязанной в 1939-м войны. Революционный социализм уже победил в двух великих странах. И почувствовал себя безнаказанным – отсюда и кажущиеся сегодня странными откровенности тех лет. И пошёл хрупать мир.

К братскому дележу добычи крокодилы обычно не склонны. Но дело не в отсутствии у рептилий нежных чувств друг к другу – всё дело в том, что они кидаются на людей.

Когда об этом забывают, история искажается. Так искажалась ещё недавно история первых послекатастрофных десятилетий: она исчезала, подмененная борьбой внутри-большевицких «уклонов». «Левых» и «правых», «либералов» и «догматиков»…

Это было убедительно. Это было эффектно. Но за кадром оставалось самое главное: за кадром оставалась террористическая война, развязанная троцкими-лениными-бухариными вместе.