Андре Моруа - История Франции

6. Но если говорить о светском или мирском искусстве, то в XIII в. оно находилось под покровительством богатых городских коммун, которые строили только дозорные башни и ратуши. В XIV и XV вв. влиятельный и богатый человек заставляет художников работать на себя. Король Карл V был великим строителем дворцов и замков. Это в его царствование Лувр Филиппа Августа, расширенный архитектором Раймондом дю Тамплем, официально становится королевской резиденцией. Сыновья Иоанна Доброго были меценатами (гобелены из Анжера, заказанные Людовиком, герцогом Анжуйским; «Великолепный часослов», выполненный для Иоанна, герцога Беррийского). Богатые купцы, такие как Жак Кёр, строят себе дворцы, украшенные скульптурами. Эта эпоха имеет склонность к портретам, сценам охоты и к изображению процессий. Произведения искусства оседают уже не в сокровищницах соборов, а в частных коллекциях. Большие сеньоры и большие финансисты хотят иметь у себя сокровища, собранные со всех сторон света. Коллекционер поощряет чувственное искусство и искусство роскоши. С женского тела снимают покровы. Мирское перемешивается со священным, и в картине «Богородица с Младенцем» Агнесса Сорель, любовница короля, изображенная в виде Мадонны, обнажает грудь дивной красоты. Большой прогресс делает в тот период и городское искусство архитектуры. Апартаменты становятся более светлыми и менее обогреваемыми. Купцам Аббевиля нравится украшать свои лестницы и оконные проемы гротескными и смешными деревянными скульптурами. Художник – строитель соборов соглашался на безвестность и в вере обретал свою награду. Но начиная с XV в. (и особенно с XVI в.) художник становится уважаемым, обласканным и знаменитым.

Рыцарский турнир. Поединок Ланцелота с Черным рыцарем. Французская миниатюра. XV в.

7. Те же изменения происходят и в литературе. Она также перестает быть анонимной и становится авторской. Героические песни, которые постоянно переделывались и дополнялись, некогда слагались целыми группами поэтов. Но теперь нам уже известна жизнь Карла Орлеанского и Вийона, она находит отражение в их произведениях и подтверждается такими историками, как Фруассар и Коммин. И авторы мемуаров, и историки описывают жизнь, ими самими прожитую. Эти воспоминания придают их хроникам то особое очарование, которого мы не найдем у пришедших им на смену ученых-историков, пользовавшихся сведениями, полученными из вторых рук. Чувства, выраженные Франсуа Вийоном, точно соответствуют чувствам, представленным в художественных произведениях того времени: глубокая грусть, болезненная вера, неотвязная мысль о смерти. Нет больше той доверчивости, существовавшей в XIII в., когда люди создавали Град Божий. Ужасы войны, неразбериха гражданских войн пробудили в них чувство скептицизма и усталости. Вийон еще может трогательно молить «Царицу Небесную и Правительницу земную» от имени своей матери, «смиренной христианки», но он понимает, что общество устроено плохо, что срам и жестокость распространены повсеместно и что смерть, единое для всех лекарство, равно унесет вора и палача, «королеву Бланку, подобную лилии», и «Жанну, добрую жительницу Лотарингии, которую англичане сожгли в Руане». (Впрочем, в «Балладе о дамах былых времен» он черпал вдохновение в Библии и в трудах святого Бернара, Исаии и Соломона. Тема гневного обращения к сильным мира сего стара как сама поэзия. Ubi Helena Parisque? [18] Где теперь Парис, где Елена? (лат.) – вопрошает один из гимнов XI в.) Это эпоха пессимизма:

Следует отметить одну черту, которая свойственна, вероятно, каждой мрачной эпохе: ее поэты ищут для себя выход в трудностях формы. «Легкомыслие – это состояние неистовства». Что может быть более легкомысленного, чем усложнение ритмов? Баллада, рондо, удвоенные рифмы (а позднее – сонеты дю Белле, написанные в ссылке, и Кассу, написанные в тюрьме) имеют то двойное преимущество, что скрывают ужас жизни и создают шедевры. Гийом де Машо (1300–1377), один из величайших французских артистов, автор баллад, месс, мотетов, сумел совместить воедино виртуозность музыканта и поэта.

8. Самым полным выражением греческой души был театр, а римская комедия подхватила традиции Аристофана и Менандра. Но Католическая церковь по моральным соображениям проявила враждебность по отношению к актерам. И все же, начиная с X в., именно Церковь возрождает драму. Появился обычай на Пасху «представлять на сцене» беседы жен-мироносиц возле гробницы. Затем стали появляться настоящие драматические произведения на литургические темы, написанные на латыни. И наконец, в некоторые праздничные дни, иногда на папертях церквей, иногда в балаганах, религиозные братства представляют миракли или мистерии, иначе говоря, «игры» о жизни святых или о Страстях Господних, написанные на вульгарной латыни. Народные представления, такие как в Обераммергау, могут составить впечатление об этих бесконечных пьесах, длившихся иногда по нескольку дней. Весь город собирался посмотреть «Мистерию о Страстях». Публике рекомендовалось соблюдать «любовную тишину». Многочисленные актеры не были профессионалами. «Богу Отцу дан кувшин вина на пять су…» – говорится в «Отчете по расходам на постановку „Страстей“ города Монс». (Опубликовано Гюставом Коэном.) В этих драмах на священные темы присутствовали и комические элементы. Геродот, Пилат, Иуда, евреи предавались чертям, которые строили рожи и выходили из пламени ада, а зрители веселились, глядя на их кривлянье. Непрерывность истории театра во Франции подтверждается тем фактом, что еще в XVII в. «Бургундский Отель» принадлежал братству Страстей. Красное одеяние Арлекина, известное нам сегодня, или красный занавес, обрамляющий сцену, восходят к мантии Аллекина, которой был задрапирован Зев Ада (Г. Коэн). Когда в наши дни эти мистерии и миракли были вновь поставлены в Сорбонне и на паперти Нотр-Дам, то стало очевидно, какую наивную красоту несли они в себе. Комические элементы в них менее хороши: это как раз то и погубило религиозный театр. В 1548 г. парижский парламент счел мистерии непочтительными и запретил их. Два других жанра – моралите и фарс – создали несколько шедевров. «Фарс об адвокате Патлене» отличается стремительностью диалогов и почти механической комичностью Мольера, но в нем нет поэтичности последнего. Существовали еще соти́, которые разыгрывались «глупцами» и «сумасшедшими»; эти сатирические пьесы были пародиями, которые mutatis mutandis [19] С соответствующими изменениями (лат.). соответствуют нашим современным театральным ревю. Как в литературе, так и в искусстве первое, что поражает в этих ранних французских памятниках, – это ясность построения и смелая верность подробностей. Следует также отметить влияние театра на живопись и скульптуру. Присутствуя на мистериях, художник находил для себя образцы и новые идеи (Э. Маль).