Нурали Латыпов - 50 оттенков серого кардинала: кто правит миром

Участвуя в формировании более устойчивого и широкого Запада, США должны при этом оставаться и в другой части Евразии, чтобы «сбалансировать возникающие противоборства на возвышающемся и беспокойном Востоке».

Стратегическое участие Америки в Азии должно происходить в форме тщательно выверенного усилия, направленного на развитие сотрудничества и партнёрства с Китаем и на сознательное содействие примирению между Китаем и являющейся американским союзником Японией, в сочетании с расширением дружеских отношений с такими ключевыми государствами, как Индия и Индонезия. В противном случае азиатское соперничество в целом или страх перед доминирующим Китаем, в частности, может подорвать и потенциал для обретения Азией новой роли в мире, и её региональную стабильность».

«Разделительная линия между Европой – с одной стороны и Россией и Турцией – с другой – является геополитической абстракцией» – с такого заявления Бжезинский начинает одну из глав. «Ни река Буг (разделяющая Польшу и Белоруссию), ни Нарва (разделяющая Эстонию и Россию) не определяют внешние границы европейского востока. Если на то пошло, это относится и к расположенным глубоко в России Уральским горам, которые часто называют в географических пособиях границей между Европой и Азией. Ещё менее значимым в этом отношении является пролив Босфор, соединяющий Чёрное и Средиземное моря…»

Интересно, ведь Бжезинский закладывает ценностную теоретическую основу геополитическому сближению России и Турции с Западом. «Природных границ между Европой и Евразией на самом деле нет!» – скрытым текстом говорит американский стратег. «Ещё в большее заблуждение нас вводит понятие “культурные границы Европы”. Если рассматривать с точки зрения образа жизни, архитектуры и социальных привычек, то Владивосток, расположенный на российском Дальнем Востоке, является более европейским городом, чем Казань – столица Татарстана, расположенная несколько тысяч километров ближе к Западу, в “европейской” части Российской Федерации. Анкара, столица Турции, расположенная на Анатолийском плато и, следовательно, географически находящаяся в Азии, является настолько же европейским городом, насколько им является Ереван, столица Армении, расположенная более чем полутысячами миль восточнее, но про которую говорят, что она – в Европе».

«В конечном итоге, современная Россия и Турция, хотя и в меньшей степени, не отделены от Европы ни географически, ни образом жизни», – считает Бжезинский. Русские стремятся разделять западные ценности, но политическая система, в которой они живут, не реагирует на эти стремления. Турки в большинстве своём уже придерживаются, и, вдобавок уже категорически утверждают, что в культурном и социальном смысле уже являются «европейцами». Обе эти нации сводят к минимуму остаточное влияние своих, в своё время очень отличных друг от друга, «восточных деспотий». Турки указывают на институционализированное разделение религии и государства в модернизированной и более демократической Турции. Русские подчёркивают, что ещё при Петре Великом Россия подверглась сознательной европеизации, что коммунистическая эпоха недавнего прошлого в действительности являлась аберрацией и что традиции российского православия являются неотъемлемой частью европейского христианского мира».

По мнению Бжезинского, объединяет две страны и то, что у них присутствуют традиции имперского прошлого, причём «обе страны достигли величия вне зависимости от Европы, а иногда и вопреки Европе». Но обе страны потерпели и крах. Для Турции он произошёл после Первой мировой войны, при том, что уже в XIX веке её называли «больным человеком Европы». Россия испытала моменты национального падения дважды – в ходе «большевистской революции» и при падении коммунизма. Объединяет Россию и Турцию ещё кое-что. «Обе страны отвергли собственное имперское прошлое, но они не могут полностью стереть его из своих геополитических амбиций или из исторического сознания при сознательном и настойчивом переопределении самих себя».

Взаимоотношения России с Европой представляются Бжезинскому амбивалентными. «Российская политическая элита декларирует желание установить более тесные связи с ЕС и НАТО, но на данном этапе она не желает проводить реформы, способствующие такой связи. Её социальной, политической и экономической программе не хватает целенаправленности, а перспективы остаются сравнительно неясными». Тем не менее, он считает, что для взаимоотношений России, Америки и Европы характерно стремление установить тесное партнёрство для обретения общих политических интересов и экономических ценностей. «Следующие два десятилетия должны стать определяющими для перспектив России в развитии более широкого и политически искреннего сотрудничества с Западом».

«Исторически Россия считает себя слишком могущественной для того, чтобы удовлетвориться ролью обычного европейского государства, но при этом она слишком слаба для того, чтобы доминировать в Европе постоянно». Бжезинский отмечает, что российское политическое влияние на континенте было максимальным после крупных военных побед – он вспоминает «триумфальный въезд императора Александра в Париж» в 1815-м и «победный ужин Сталина в Потсдаме» в 1945 году [21] С другой стороны, в 1760 году – в ходе Семилетней войны – российская армия взяла Берлин, но политических дивидендов это не принесло вследствие смерти Елизаветы Петровны и восхождения на престол Петра III. .

Бжезинский подходит к последнему тезису с интересной стороны. «Если бы Наполеон не напал на Россию в 1812 г., российские войска вряд ли совершили бы марш на Париж в 1815 году». Впрочем, Бжезинский напоминает нам всю историю участия России в войнах с 1812-го. Вспоминает он о поражении в Крымской войне (1853–1856 гг.), вспоминает о поражении в русско-японской и в Первой мировой войне. Победа во Второй мировой войне восстановила влияние России в Европе и дала возможность осуществлять политический контроль в Восточной Европе, однако несколько десятилетий спустя эти достижения оказались нивелированы поражением в изнурительной холодной войне с США. Таким образом, Россия сейчас находится на «постимперской стадии», но при этом ей «из-за богатств своей малозаселённой, но обширной территории суждено играть существенную роль в мире».

«Тем не менее исторически в качестве основного международного игрока Россия не проявляла дипломатической утончённости Великобритании, или коммерческой хватки демократически привлекательной Америки, или самоконтроля исторически уверенного в себе Китая. Она терпела неудачу в попытках последовательно проводить государственную политику, которая предусмотрительно (бережливо, расчётливо) использует свои природные ресурсы, безграничные пространства и впечатляющие таланты своего общества для того, чтобы показать международному сообществу пример успешного социального развития. Россия скорее предпочитала заниматься торжествующим и даже мессианским самоутверждением, погружаясь при этом в летаргическое болото».