Дмитрий Гутнов - Популярный обзор русской истории. VI—XVI вв.

Да и вообще, несмотря на то, что мы живем с вами в бурно меняющемся мире, не стоит списывать со счетов силу исторической инерции, опыта и элементарной бытовой традиции, с которой приходится соизмерять все свои действия любому руководству любой страны. А корни их уходят в историю. Говоря об этом тот же В. О. Ключевский в свое время справедливо замечал: «Историю надо знать не потому, что она была, а потому, что, уйдя, она не убрала своих последствий». Как говорится, незнание этих «последствий» не освобождает нас от ответственности, в том числе и перед прошлым.

Посмотрите, что происходит в текущей политике. Мы как-то не заметили, что с момента окончания «Холодной войны» мир, скроенный авторами ялтинско-потсдамской системы более 70 лет назад, и все это время существовавший по ее лекалам, приказал долго жить. Похоже, что, наблюдая сегодня кризисы в Грузии, на Украине, в Приднестровье, в Сирии или Ираке, а до того – в Косово и бывшей Югославии, мы с вами наблюдаем агонию этой модели мира. Можно в этом обвинять США и их союзников или процессы глобализации, можно – просто естественный ход вещей, вызванных понятным стремлением людей к свободе, независимости, ценностям индивидуализма – много чем еще. В конце-концов, жизнь идет вперед и ничто не вечно под Луной. Однако, уходя, эта эпоха оставляет за собой массу нерешенных вопросов, горячих или замороженных конфликтов и прочих проблем, которые надо как-то решать, но никто в мире не знает, как это сделать. Да и согласия в координации этих усилий тоже отсутствует.

При чем тут история – спросите вы и будете правы. А прошлое, точнее не оно само, а взгляд на него, способен существенно повлиять на нашу оценку настоящего и, тем более, ориентиров на будущее. Так, еще полвека назад в общественном сознании безоговорочно господствовала общая европоцентричная призма восприятия развития цивилизации. То есть, несмотря на все трудности своего колониального прошлого, Европа представлялась как бы универсальным посредником в диалоге разных культур, проводником прогресса, а европейские ценности были аксиоматичны для любой страны, стремящейся к цивилизации, промышленному, финансовому и иному другому процветанию. В свое время Р. Киплинг назвал этот процесс «бременем белого человека».

Однако в начале ХХI в. стало очевидно, что европоцентризм, вкупе с идеями политического плюрализма и экономического либерализма для многих национальных культур и целых континентов имеют свои границы и, решая одни проблемы, они создают в разных частях света другие. Философская мысль последних десятилетий, к сожалению, не смогла ни модифицировать универсализм европоцентричных ценностей, ни предложить им адекватную замену. Образовавшийся в связи с этим вакуум стали активно заполнять разные формы национализма – от мягкого до фашиствующего, что оказалось очень востребовано в свете формирования на обломках сначала колониальной системы, а затем и ялтинско-потсдамской системы множества новых государств, которым требовались какие-то объяснения собственной национально-государственной идентификации. Эти процессы наиболее ярко выражены не только во многих странах Африки и Азии, границы которых были сформированы не исторически, а колонизаторами в XIX – XX вв., но и, например, на просторах бывшего СССР, где новые независимые государства также ищут свою национальную идентичность.

На этой волне европоцентрическая концепция истории перестала быть доминирующей. Сегодня с ней конкурируют афроцентризм, азиацентризм, исламизм и много иных измов. Россия в этом смысле не исключение. С недавних пор мы перестали считать себя (по-крайней мере в речах сановных историков от власти) частью единой европейской культуры и чуть ли не объявили себя отдельной цивилизацией. Стремясь подтвердить эту точку зрения, ее нынешние апологеты обращаются к истории и часто весьма тенденциозно жонглируют при этом фактами прошлого. Впрочем, это происходит не первый раз. Еще отец русской неподцензурной печати А. И. Герцен, наблюдая схожие процессы в отечественной политической жизни в 30—40 гг. XIX в. метко заметил, что «Русское правительство – будто обратное провидение. Обустраивает к лучшему не будущее, а прошлое». Как показало время эти пропагандистские эксперименты с нашим общим историческим наследием не смогли ни уберечь страну от военного поражения в Крымской войне, ни отвратить ее от пути реформ, который ей предсказывали многие русские интеллектуалы первой половины позапрошлого века.

Но, возвеличивая свое прошлое, любая национальная историография как бы не замечает, а в более радикальном виде, унижает историю соседей. В этом есть объективные и субъективные причины. Субъективизм здесь кроется в том, что гораздо легче повысить свой авторитет в глазах самого себя, уничижая окружающих. Объективным же фактором тут является то обстоятельство, что прошлое любой страны представляет собой историю бесконечных войн и конфликтов, подвигов и преступлений, поражений и побед. Поэтому погружение в национальную историю – это, как правило, погружение в атмосферу постоянных битв за выживание путем победы над другими. Пока «бремя белого человека» воспринималось, как неоспоримая аксиома всеми теми, кто пишет учебники по истории – проблемы не возникало. Образы героев и врагов были заранее предсказуемы. Но сейчас в мире почти не осталось стран, которые могли бы экспортировать свои представления о добре и зле всему остальному миру или какой-то его части. Зато появилась масса национальных исторических школ. За последние двадцать лет эти школы создали столько изощренных научных концепций, что одна их систематизация представляется весьма трудоемкой задачей. Единая история в том виде, в котором она существовала еще полвека назад перестала существовать. Взамен усилились истории национальных восприятий прошлого разной степени объективности и достоверности. Последнее время мы часто имеем дело даже не с национальным восприятием прошлого, а с откровенным мифотворчеством, творимым в угоду тому или иному политическому заказчику и не имеющему никакого отношения ни к науке вообще, ни к исторической науке в частности.

Поэтому, когда мы говорим о росте общественного интереса или интереса СМИ к тем или иным страницам истории, в реальности же речь идет о гораздо более глубинных процессах. Идет война за национальное самосознание. С одинаковым рвением национальную историю переписывают и гражданские власти и теократические режимы, военные диктатуры и суверенные демократии, управляющие той или иной страной.

Вот и Российская Федерация включилась в эту борьбу. Простую истину о том, что тот, кто контролирует прошлое определяет свое будущее современные российские власти осознали не так давно. И то, осознание это в первую очередь коснулось новейшей истории. Это и понятно. Ревизия итогов Второй Мировой войны началась после распада СССР и всей социалистической системы, но наглядно проявилась именно сейчас. Уже в 2000 г. Президентом РФ была утверждена «Доктрина информационной безопасности Российской Федерации». Однако, при ее составлении вопрос о защите исторического прошлого России специально не затрагивался. Этот документ в большей степени отражает вопросы информационной безопасности сегодняшнего дня и ближайшего будущего. Но практически не затрагивает вопросы информационной безопасности с точки зрения защиты отечественной истории от интерпретаций, трактовок, фальсификаций, ведущих к ценностной переориентации и готовности к негативному восприятию настоящего. На государственном уровне борьбу с фальсификацией истории была призвана вести Комиссия при Президенте РФ по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России, которая была создана в 2009 г. Однако согласно Положению, Комиссия собиралась только дважды в год и фактически имела конъюнктурную цель стать ответом «на резолюции ПАСЕ, в которой сталинизм приравнивался к нацизму». Фактически, на смену Комиссии пришло созданное в мае 2012 года по инициативе спикера Госдумы С. Нарышкина Российское историческое общество (РИО).