Коллектив авторов - Югославия в XX веке. Очерки политической истории

Югославизм как идеология, положенная в основание Королевства СХС, в силу различий его понимания в Загребе и Белграде скорее разделял, чем сплачивал участников объединительного процесса. И до, и во время Первой мировой войны военные и дипломатические завоевания Сербии многими хорватскими политиками с репутацией «югославян» воспринимались с плохо скрываемым раздражением 33. Не мудрено, что, не выдержав соперничества и с более удачливыми и последовательными «пророками» народного единства, и с теми, кто вовремя определил истинные настроения широких масс хорватского народа, загребские политики не замедлили освободиться от балласта прежних убеждений и «броситься в объятия» Степана Радича.

Стремительный переход «трезвых хорватов» в непримиримую оппозицию Белграду сербиянцы объясняли несколькими факторами, наличие которых определяло умонастроения «освобожденных братьев» в целом. Среди них – «априорно враждебное отношение к власти» 34. Ранее хорваты занимали «антигосударственную позицию по отношению к венграм, а теперь по отношению к своему собственному государству». Эта «родовая травма» пречан была усугублена военной катастрофой, похоронившей Австро-Венгерскую монархию и вызвавшей во всех ее пределах социально-экономический кризис, в своих проявлениях стандартный для большинства понесших поражение в войне стран. В первые годы существования Королевства СХС сербские политические обозреватели открыто говорили о «больной психике», «нарушении моральных устоев» 35хорватского общества, проявившемся в широком распространении антимилитаристских, коммунистических, анархических, атеистических идей.

Более весомой причиной кризиса взаимоотношений хорватских умеренных с официальным Белградом, по сравнению с их «детскими болезнями» – политическим инфантилизмом и «левый уклонизмом», была так называемая «австриянщина», выражавшаяся в высокомерии и двурушничестве. Сербы считали ее недугом всего хорватского общества, находившегося под воздействием австро-венгерской пропаганды, направленной на углубление национально-религиозных противоречий между сербами и хорватами, в расчете на военное рвение последних сулившей им создание максимально автономной Великой Хорватии в границах монархии. По словам Анте Тресича-Павичича, бывшего депутата венского парламента, арестованного в 1914 г. за свою просербскую позицию, «Загреб всегда мечтал о том, чтобы стать столицей южных славян в Триалистической монархии, радовался безумным обещаниям, и до последнего момента во сне не мог себе представить, что произойдет то, что произошло» 36.

И деятели Югославянского клуба, и крестьяне-республиканцы, и загребские буржуазные интеллигенты для большей части сербских политиков были «одним миром мазаны». Все они считались настроенными враждебно по отношению к сербам и к новому государству. Эта точка зрения объединяла и ярых унитаристов, и радикалов, и толерантных деятелей сербской Республиканской партии. Ее лидер Любомир Стоянович констатировал: «Венская печать выставляла нас грубым и некультурным народом… В то время как во всем мире представление о нас изменилось, хорваты продолжают смотреть на нас так, как их научила Австрия. Простой католический мир видит в нас только «схизматиков… А хорватская интеллигенция страдает от мегаломании. Они только себя считают европейцами и западниками, а мы – „балканцы“, нуждающиеся в окультуривании и просвещении» 37.

Проявлением «австриянщины» сербы считали внезапный отказ Хорватского объединения от идеалов «народного единства» и требование сохранения «исторических границ областей». Как красная тряпка на быка действовали на большинство сербских политиков ссылки бывших верных подданных Габсбургской монархии на свое «государственное историческое право». По словам Н. Пашича, «Сербия вела войну под знаменем объединения нашего трехименного народа. Она вела ее против всех исторических прав, которые противоречили праву свободного народного самоопределения, и согласно которым в духе габсбургско-венгерской политики создавались разные провинции и совершались переделы» 38.

Таким образом, «сербиянцам», интересы большей части которых представляла Радикальная партия, тяжело было себе представить, что при определении внутреннего облика страны возможно достижение согласия с теми, кто «был воспитан в духе ненависти по отношению к Сербии и вообще по отношению к сербской части нашего народа» 39. Любые маломальские уступки грозили девальвацией давшихся дорогой ценой завоеваний.

Подобная позиция была несовместима с принципами «компромиссной» политики, которые исповедовал Стоян Протич, к моменту созыва Конституционного собрания оставивший ряды НРП. Невзирая на пороки современной «пречанской» политической элиты, он считал необходимым, прежде всего для реализации интересов сербов, создание такой системы их взаимоотношений с «освобожденными братьями», при которой тем предоставлялась ограниченная суверенитетом центральной власти возможность реализации собственных национальных амбиций. Однако белградскому политическому бомонду гораздо больше импонировала мысль Н. Пашича о недопустимости разделения ответственности за будущее страны с «черно-желтыми».

Централистское устройство страны преподносилось как панацея от всех угроз единству «сербства». Поэтому приоритетной задачей было принятие любой ценой конституции, впоследствии названной Видовданской, а вовсе не следование принципам парламентаризма, уставным нормам и соблюдение собственных обязательств, тем более взятых перед «пречанами». Голоса поддержавших правительственный проект конституции депутатов от Югославской мусульманской организации и Джемиета были оплачены денежными компенсациями феодалам-мусульманам при проведении аграрной реформы. Кроме того, НРП дезавуировала содержавшееся и в Корфской декларации, и в партийной программе от октября 1920 г. положение о принятии конституции квалифицированным большинством.

Завершение переходного «провизорного периода» ознаменовано политическим кризисом. Принятие конституции, во время войны и в первое послевоенное время рассматриваемое как торжественный финальный акт «братского» воссоединения, продемонстрировало антагонистические противоречия сербских и «пречанских» политиков.

С первых дней существования Королевства СХС вопрос его будущего национально-территориального и политического устройства приобрел особую остроту. В Белграде стремились к стиранию внутренних рубежей, отделявших «сербиянцев» от «сербов-пречан». В то время как в Загребе и Любляне в сохранении сербско-австро-венгерской границы, разумеется, в ином виде, видели гарантию беспрепятственного национального развития. При этом нельзя сказать, чтобы сербские, хорватские и словенские партии с самого начала имели четкое представление о внутреннем облике, который должна была приобрести Югославия в результате их совместных усилий.