Великий Князь Гавриил Романов - В Мраморном дворце

Ходили мы также на маневры и ночевали на биваках. Помнится, я ходил однажды в ночной разъезд.

С юнкерами установились у нас добрые отношения. Мы дружили с Ужумецким-Грицевичем, Микулиным и Михайловым. Как-то Грицевич приезжал к нам в Стрельну на субботу и воскресенье. Мы приехали вместе с ним верхом на наших лошадях из Красного Села. Он был небольшого роста, смуглый и конфузливый. Зато Михайлов был вовсе не конфузливый, а весельчак и большой любитель лошадей. А Микулин был спокойный, уравновешенный, красивый блондин. Он был взводным портупей-юнкером первого взвода, в котором числились Иоанчик и я.

Из других юнкеров я помню кавказца Тамбиева, смуглого, с большими черными усами. Он был вахмистром эскадрона, до него вахмистром был граф де Тулуз-Лотрек, малосимпатичный и, по-видимому, здорово уже поживший. За какие-то проделки его из вахмистров разжаловали. Впоследствии, будучи офицером, он служил на Кавказе и был убит в мирное время кинжалом в спину. Был я также в добрых отношениях с князем Девлет-Кильдеевым и со многими другими. Мне было приятно встречаться и проводить время с юнкерами и с их стороны я видел к себе тоже доброе отношение.

Однажды, в воскресенье, зимой 1907 года, мы пошли на лыжах с отцом, Татианой и братьями. Мы вышли на Красную долину и поднимались по берегу реки Славянки, напротив памятника Никсу (наследнику Николаю Александровичу, рано умершему сыну Александра II). В это время отец обратился ко мне: “Почему бы тебе не поступить в лейб-гусары вместо конно-гренадер? Конно-гренадеры стоят далеко, и, живя в Петергофе, ты будешь оторван от семьи. Лейб-гусары тоже очень хороший полк, они стоят в Царском Селе, рядом с Павловском, и таким образом ты сможешь жить дома”. Я сразу же согласился, несмотря на то, что я очень любил дяденьку и знал, что ему будет неприятно, что я не выхожу в столь любимый им конно-гренадерский полк. Но желание отца было для меня законом, и раз он считал, что мне лучше не выезжать из дома и служить в лейб-гусарах, значит, так и должно было быть. Дяденька и виду не показал и, видимо, примирился с нашим решением.

Итак, всё сразу переменилось в моих планах на будущее, и я стал готовиться к поступлению в лейб-гвардии Гусарский его величества полк. Отец поехал к государю и просил его разрешить Иоанчику поступить в конную гвардию, а мне в лейб-гусары. Государь дал свое согласие и сказал: “Оба – в мои полки!” Он был шефом обоих.

Отец пригласил в Павловск министра Императорского двора барона Фредерикса, чтобы посоветоваться с ним относительно того, как нам надо будет держать себя в полку и как офицеры должны будут держать себя по отношению к нам. Отец, а в особенности дяденька, который начал службу в конной гвардии под командой барона Фредерикса, очень хорошо к нему относились и уважали его. Фредерикс приехал вечером, к обеду. У него были весьма изысканные манеры. Он носил длинные усы, а на затылке был сделан пробор и волосы расчесаны волосок к волоску, по обе его стороны.

После обеда отец и дяденька удалились с Фредериксом для беседы. Они решили, между прочим, что мы не должны будем переходить с офицерами на “ты”, как это было, когда отец и дяденька служили в полках. Не помню, о чем они еще говорили, но знаю, что по всем вопросам они оказались одинакового мнения.

Затем отец вызвал к себе командиров конной гвардии Хана-Нахичеванского и лейб-гусар – Петрово-Соловово и объявил им, что мы выходим в их полки. Он сказал им то, что было решено в беседе с Фредериксом, а также, что мы должны будем нести службу наравне с нашими однополчанами.

Когда Петрово-Соловово приехал к отцу, я спрятался в передней родителей и смотрел, как он проходил. Я до этого никогда его не видел. Через некоторое время родители пригласили его к обеду с женой, рожденной Пантелеевой. Соловово был очень живой и веселый, его жена была гораздо моложе его. Хан-Нахичеванский тоже как-то обедал у нас.

На масленице родители дали в Павловске большой бал для моей сестры Татианы и великой княжны Марии Павловны. Бал начался днем. Приехало очень много гостей, главным образом из Петербурга, а также из Царского Села. Была мобилизована вся наша конюшня для встречи гостей на вокзале и для их отвоза.

Государь и государыня приехали во время бала. Отец встретил императрицу с букетом цветов. Бал был в большом танцевальном зале. Я открыл его вальсом с Анной Александровной Танеевой, которая впоследствии вышла замуж за Вырубова и стала первым другом императрицы Александры Федоровны. Несмотря на то, что она была довольно полна, она была легка, как пух, и очень хорошо танцевала. Бал удался на славу.

Для императрицы в зале был устроен особый уголок из старинной мебели и растений. Матушка представляла ей бывших на балу дам. Но государыня оставалась на балу недолго, я предполагаю, что она, как часто с ней бывало, неважно себя чувствовала. Родители танцевали кадриль. Отец был очень изящен в конногвардейском вицмундире.

В комнатах правого флигеля, примыкавших к залам, были поставлены ломберные столы, где нетанцующие гости играли в карты и курили.

Когда стемнело, в залах зажгли свечи и лампы. В танцевальном зале вокруг карнизов были поставлены свечи. Когда их зажгли, получилась незабываемая картина. С потолка спускались четыре стеклянных фонаря, в которых тоже горели свечи. В то время в Павловске электричества не было. Его провели в жилых комнатах по моей инициативе в 1911 или 1912 году, в залах же так никогда его и не было.

После бала пошли ужинать в Греческий и соседние с ним залы. В тот вечер мне очень понравилась молоденькая графиня Марина Гейден, блондинка, в голубом платье, очень веселая. Через год она вышла замуж за конногвардейца, графа Мантейфеля, вскоре после свадьбы убившего на дуэли графа Николая Сумарокова-Эльстон, который будто бы ухаживал за графиней Мариной. В свое время эта печальная история наделала в Петербурге много шума. Брак Марины с Мантейфелем распался. Марина принуждена была уехать за границу, а Мантейфель в скором времени ушел из полка.

Нас с Иоанчиком держали очень строго и почти никуда одних не пускали. Когда мы были уже юнкерами, нам разрешили ездить верхом одним, без провожатого, в Царское Село, и первое время я себя чувствовал не совсем в своей тарелке. Младших моих братьев воспитывали гораздо более самостоятельными, и потому они, выйдя в офицеры, чувствовали себя куда лучше, чем мы с Иоанчиком.

Но вот снова настал период экзаменов, и не просто экзаменов, а выпускных. Однако мы не держали их: старшие решили, что экзаменов нам держать не надо, так как экзамены не доказывают знаний. В этом решении главную роль сыграло мнение дяденьки. Конечно, в то время я был очень доволен обойтись без экзаменов, но теперь мне кажется, что все же лучше было бы их держать.