Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Вскоре стало ясно, что Утрехтское соглашение регулировало вызовы прошлого, а никак не будущего. Главная цель этого документа – сдерживание Франции – изжила себя после кончины Людовика XIV в сентябре 1715 года. После нескольких слабохарактерных регентов престол занял повзрослевший правнук покойного – Людовик XV. В следующие двадцать лет Франция проводила преимущественно мирную политику и в основном реагировала на события в Европе, а не пыталась навязать свою повестку. Молодого претендента отправили в Авиньон, а потом за Альпы, в Рим. Реальную динамику европейской системы обеспечивали другие страны: продолжалась Северная война, решалось будущее Балтики, Восточной Европы и Северной Германии. В 1709 году Петр Великий одержал неожиданную, но убедительную победу над Карлом XII в Полтавской битве, ознаменовав тем самым возвышение новой восточной державы, которой предстояло оказать фундаментальное влияние на равновесие сил на континенте. В том же году немецкий философ Лейбниц писал: «Отныне царь заслуживает внимания Европы и будет играть важнейшую роль в делах континента. Говорят, что царь опасен для всей Европы, что его уподобляют северному турку». [239] Leibniz is quoted in Rothstein, Peter the Great and Marlborough, p. 124.

Главной целью русского царя являлось вытеснение шведов из Северной Германии, дабы закрепиться там самому и получить голос в рейхстаге. [240] David Kirby, ‘Peter the Great and the Baltic’, in Lindsey Hughes (ed.), Peter the Great and the West. New perspectives (Basingstoke, 2001), pp. 177–88. Это был бы последний гвоздь в «шведский гроб», полная ликвидация наследия Густава Адольфа. В 1711 году Петр осадил в померанском порту Штральзунд шведский гарнизон и женил своего сына на дочери герцога Брауншвейг-Вольфенбюттеля. Год спустя конфликт распространился на побережье Северной Германии, когда шведы вторглись в Мекленбург и вызвали тем самым ответный удар русских. Северная война угрожала полностью изменить европейский баланс сил. В мае 1715 года в Вене состоялось тайное совещание, на котором было сказано, что «вскоре запылает вся германская империя». [241] Quoted in Karl A. Roider, Austria’s Eastern Question, 1700–1790 (Princeton, 1982), p. 40.

В апреле 1716 года Петр заключил союз с Карлом-Леопольдом Мекленбургским и выдал за него свою племянницу. Русские династические связи опоясали Балтику. Год спустя Петр согласовал с китайцами границу в Сибири, обезопасив свой восточный фланг. Крупные российские силы встали лагерем возле Копенгагена, готовясь к наступлению на шведов; другие части разместились в Померании и Мекленбурге. Если ничего не предпринять, «русский прилив» грозил затопить Балтику, достичь Швеции и нарушить германское равновесие, на котором держался европейский баланс сил. Эта ситуация сильно беспокоила Францию, традиционного шведского «спонсора», а также голландцев, что доминировали в торговле на Балтике, и британцев, которые спешно выводили свои морские склады; не будем забывать и об императоре, и о множестве германских князей, включая курфюрста Ганноверского, ставшего с 1714 года королем Англии.

Русские амбиции угрожали не только безопасности многих германских княжеств, но и их «свободам». Герцог Карл-Леопольд обратился к царю за помощью в суровой кампании против привилегий мекленбургской знати, которая возмущалась его «тиранией». В 1719 году имперский сейм одобрил интервенцию против Карла-Леопольда под началом Ганновера (Reichsexekution). В указе императора говорилось о попытках герцога лишить германские княжества их «вековых привилегий, свобод и прав и силой заставить их подчиниться». Войско Карла-Леопольда и его русских союзников быстро потерпело поражение в битве при Вальдмюлене. Девять лет спустя имперская машина вновь пришла в действие. Карла-Леопольда обвинили в препятствовании деятельности местных судов и установлении «кровавых податей». Далее императорский указ перечислял длинный список физических оскорблений, нанесенных подданным герцога, в том числе красочное описание пытки непокорного мирового судьи. Снова прозвучало обвинение в произволе. Немцы опасались того, что агрессивное поведение герцога вызовет беспорядки в империи. Императорский указ предостерегал, что все вышеизложенное «может довести Римскую империю как таковую и в отдельных ее частях до опасных волнений». В частности, этот конфликт позволял русскому царю, что называется, ловить рыбку в мутной воде. Идеологическая мотивация здесь не только прикрывала глубинные стратегические цели, но и была от нее неотделима. Геополитика сочеталась с достойным правлением. Хорошими соседями могут быть только страны, которыми правильно управляют. [242] Эти два абзаца тесно связаны с моей статьей: “A false principle in the law of nations”. Burke, state sovereignty, [German] liberty, and intervention in the age of Westphalia’, in Brendan Simms and D. J. B. Trim (eds.), Humanitarian intervention. A history (Cambridge, 2011), pp. 89–110 (quotations p. 95), а также с неопубликованной работой Патрика Милтона об интервенциях в Центральной Европе начала восемнадцатого столетия.

Столкнувшись с объединенным фронтом многих европейских стран, Петр отступил в северную Германию и попросил мира. Тем не менее Ништадтский договор 1721 года, завершивший Северную войну, стал катастрофой для Швеции. Она утратила восточную оборонительную линию на Балтике – в Лифляндии, Эстландии и финской провинции Ингерманландия, а также значительную часть владений в Германии (передала Бремен и Верден Ганноверу), но сохранила за собой западную Померанию. Стокгольм, другими словами, остался относительно надежно укрепленным против атаки с юга и теоретически все еще мог оказывать влияние на положение дел в Германии. Но на практике Швеция во всех отношениях перестала быть сверхдержавой и утратила большую часть своего влияния в империи.

В то время это было не так очевидно, но Северная война фатальным образом подорвала положение Польши. Польское дворянство – шляхта – сочетало воинствующий католицизм и приверженность республиканским ценностям с желанием едва ли не любой ценой избегать войн с другими странами. В отличие от британского и шведского парламентов, польский сейм не был форумом для озвучивания жизненно важных национальных интересов. Тем не менее там ограничивались амбиции саксонских королей и отвергались всякие попытки провести милитаристскую мобилизацию. [243] Benedict Wagner-Rundell, ‘Holy war and republican pacifism in the early-eighteenth-century Commonwealth of Poland—Lithuania’, in David Onnekink and Gijs Rommelse (eds.), Ideology and foreign policy in Early Modern Europe (1650–1750) (Farnham, 2011), pp. 163–80, especially pp. 172–3. С учетом того, что сейм отказывался всерьез рассматривать вопросы национальной безопасности, лучшая надежда Польши на сохранение независимости заключалась в планах Августа об установлении наследственного права династии Веттинов на корону. Такое решение одновременно принижало роль дворянства, традиционно избиравшего короля, и роль других государств, использовавших польскую конституцию для вмешательства в избирательный процесс. По этой причине Россия и Пруссия намеревались не допустить подобного исхода. В феврале 1720 года Петр заключил союз с Пруссией, по которому обе стороны обязались блюсти польскую конституцию и противодействовать всяким попыткам утвердить переход королевской власти по наследству. Через месяц Август смирился с неизбежным и сообщил Вене, Лондону и Стокгольму, что отказывается от своей программы реформ и подчиняется русской «опеке». Это позволило Санкт-Петербургу дестабилизировать Речь Посполитую посредством поддержки религиозных диссидентов или кого-либо из множества «конфедератов», то есть те фракции или группировки, которые время от времени оказывались в оппозиции по любому вопросу. В результате защита прав меньшинств в Польше неразрывно слилась в народном сознании с ощущением национальной неполноценности.