Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Тем временем император Иосиф II и канцлер Кауниц вознамерились изменить геополитическую колоду, которую они исторически тасовали в Европе. В конце 1777 года Иосиф перехватил инициативу. Его дипломаты убедили курфюрста Пфальца Карла Теодора согласиться на частичный обмен австрийских Нидерландов на наследство в Баварии. Таким образом Иосиф надеялся обменять «мутные» геополитические обязательства на актив, сопряженный с основной территорией монархии. Этот маневр спровоцировал немедленный ответ Фридриха Великого, который опасался изменения баланса сил в Германии. Фридрих хотел сохранить империю в равновесии и тем самым лишить австрийцев возможности использовать императорскую корону для мобилизации потенциала Германии против Пруссии. Фридрих фактически противопоставлял себя австрийцам, становился своего рода «контримператором», пытаясь привлечь на свою сторону малые княжества ради сохранения статус-кво. С учетом альянса Габсбургов и Бурбонов, казалось, что американские и германские конфликты сольются в один большой пожар, подобный Семилетней войне.

Война за баварское наследство поставила Францию перед дилеммой. В феврале 1778 года Людовик XVI, связанный договором с Австрией, сказал: «Мы должны поддержать в Германии репутацию Франции, которая в последнее время подвергалась яростным атакам», не в последнюю очередь потому, что «гарантии Вестфальского мира неотделимы от французской короны». [365] Quoted in Munro Price, Preserving the monarchy. The Comté de Vergennes, 1774–1787 (Cambridge, 1995), p. 22. Против этого императива был очевидный факт: интервенция грозила новым фронтом в Европе в тот самый миг, когда Франция получила возможность нанести Британии роковой удар за океаном. В конце концов французы решили остаться в стороне и позволить событиям в Центральной Европе идти своим чередом. Вместо этого, будучи давними тайными сторонниками колонистов и воодушевившись победой над англичанами при Саратоге в 1777 году, французы в 1778-м открыто вступили в войну за независимость США, а в 1779-м к ним присоединилась Испания. Британия лишь чудом избежала совместного вторжения Бурбонов. На следующий год и голландцы, разъяренные «морским высокомерием» Британии, присоединились к числу ее противников. Примерно тогда же Екатерина Великая, оскорбленная действиями Королевского флота против судоходства невоюющих стран, учредила Союз вооруженного нейтралитета. Отныне Британия, по горьким словам главы Адмиралтейства графа Сэндвича, «вступила в войну… со всем миром. Объединенные державы расчленят наше государство и поделят его между собою, как пожелают». [366] Sandwich remarks to cabinet, 19 January 1781, Queens’ House, in the presence of the king, in John G. R. Barnes and J. J. Owen (eds.), The Private Papers of John, Earl of Sandwich, 1771–1782 (London, 1932–8), Vol. 4, p. 24.

Перед лицом такого вызова Британия начала самую интенсивную мобилизацию в истории. За три года – с 1778-го по 1780-й – Королевский флот вдвое увеличил численность кораблей линии, [367] Парусные линейный корабли имели экипаж до 800 человек и вооружение до 130 орудий и предназначались для боевых действий в линейном боевом порядке, когда все корабли были обращены одним бортом к противнику . Примеч. ред. число моряков возросло более чем на 50 процентов. Британское правительство начало задумываться о способах привлечения обширных людских ресурсов католической Ирландии, игнорируя возражения местных протестантов, не желавших призыва в армию католиков. [368] Stephen Conway, The British Isles and the War of American Independence (Oxford, 2000), pp. 16, 350 and 17. В 1778 году были обнародованы первые послабления для католиков, а в следующем году появился закон о правах диссентеров. При этом многие британцы опасались, что монархия рано или поздно получит преимущество перед представительным правительством. Последние пятьдесят лет показали, что «свободные» политии Польши, Швеции и Соединенных провинций находятся в необратимом упадке. Казалось, что будущее за центрально- и восточноевропейскими автократиями, приучившими подвластные народы к военной мобилизации и экспансии. Как отметил в середине марта 1778 года заместитель британского государственного секретаря по вопросам войны, «крупные военные державы во внутренней части Европы, которые объединили огромные богатства и сформировали из своих подданных многочисленные армии, в ближайшее время и в последующие годы станут господствовать в Европе». [369] Cited in Scott, Emergence of the eastern powers, p. 1.

Неповоротливость не позволила британской военно-финансовой машине изменить ход событий в Америке и сохранить морское превосходство Британии, когда это сделалось насущным. Самоизоляция Британии от Европы оказалась фатальной. Не затронутые сухопутной войной в Европе Бурбоны, как и предсказывали виги, превзошли Британию на море. Франция не только установила временный контроль над водами у берегов Северной Америки, но и отправила контингент на помощь Вашингтону. В 1781 году объединенная французско-американская армия блокировала в Йорктауне крупное британское соединение и принудила его сдаться. Правительство лорда Норта не пережило этого удара. Новая администрация вскоре заговорила о мире.

Парижский мирный договор 1783 года, который завершил американскую войну, произвел революцию в международной государственной системе. Британскую империю поделили между собой Франция, Испания и колонии. Британии пришлось признать независимость тринадцати колоний. Она сохранила Гибралтар, но Флорида и Менорка отошли Испании, а Франция вновь обрела Луизиану. По словам торжествовавшего Вержена, Франция «избавилась от пятна 1763 года». Более того, в Западном полушарии появилось новое государство, и дальновидные обозреватели уже предрекали, что эстафета мирового господства вскоре перейдет от Британии к Соединенным Штатам. «Этот маленький остров [Англия], – заметил Хорас Уолпол, услышав о Декларации независимости, – когда-нибудь станет смехотворно гордиться былой славой и говорить, что его столица была когда-то не меньше Парижа или – как там будет называться город, что станет диктовать законы Европе? – возможно, Нью-Йорка или Филадельфии». Когда некий француз предсказал, что тринадцать штатов станут «величайшей империей в мире», член британской делегации в Париже парировал: «Да, сэр, и они будут говорить по-английски, все до одного». [370] Quotations in Crout, ‘A “just and lasting peace”’, p. 398, and Maya Jasanoff, Liberty’s exiles. American loyalists in the revolutionary world (New York, 2011), p. 87.

Влияние американской войны на европейскую политику было колоссальным. Во Франции война привела к возрождению поддержки старого режима. Впоследствии один наблюдатель напомнил французам: «Вы сами, в ваших домах, в публичных местах, в кафе и даже в тавернах, видели в воображении, как весь английский флот поглотила морская пучина, и поднимали стаканы за удовольствие отмщения». [371] Quoted in Stone, Genesis of the French Revolution, p. 142. Но чувство эйфории быстро иссякло. Расходы на войну были огромными, оплачивали их преимущественно кредитами, а не за счет новых налогов, что заставляло беспокоиться о кредитоспособности старого режима. Финансовые рынки, иностранные и отечественные, требовали прозрачности, как и французская общественность. В феврале 1781 года Жак Неккер опубликовал свой знаменитый «Отчет королю» о состоянии казны, и всего за год было продано 100 тысяч экземпляров этого документа. В намерения автора входило укрепить «совещательность» политики и обеспечить выделение новых кредитов, но оказалось, что Неккер подорвал доверие к правительству. К осени 1783 года корона очутилась на грани банкротства.