Коллектив авторов - Pax Africana: континент и диаспора в поисках себя

В конце концов, критически анализируя падение Африки, можно сделать вывод: она и не пала. Отдельные империи, государства, нации и этнические группы были колонизованы. Говорить об Африке, как будто это была осознающая себя политическая общность, а не в основном географически связанный район с различными культурами, – это игнорировать реальность. Африка не пала после краха империй зулусов и асанте, государства хауса или Судана. Не было никакого африканского правительства или столицы. Африка была континентом в себе, но не осознающим себя. Только с подъемом панафриканизма африканцы начали ощущать себя общностью. Европейцам разобщенность была на руку, но если покорение и колонизация заняли 400 лет, то установленная колонизаторами система практически развалилась менее чем за 70 лет. Так что надо ставить вопрос не почему Африка пала, а какие факторы привели к покорению и колонизации африканских обществ.

Я писал Элайдже Мухаммеду. Он жил в то время в Чикаго, в доме 6116 по Саус Мичиган Авеню. По крайней мере 25 раз я переписывал первое одностраничное письмо к нему, раз за разом. Я пытался сделать его четким и понятным. Я сам не мог разобрать свой почерк, стыдно даже вспоминать это. Моя орфография была такой же плохой, если не хуже. В результате я написал, в тех рамках, в каких мог выразить, что я слышал о нем от своих братьев и сестер и что я приношу извинения за свое корявое письмо.

Мистер Мухаммед послал мне типовой ответ. Больше всего меня гипнотизировала подпись «Посланник Аллаха». После того как он открыл для меня путь к «истинному знанию», он дал мне пищу для размышлений. Черный заключенный, говорил он, символизирует преступление белого общества по угнетению черных, содержанию их в бедности и невежестве, без возможности получить достойную работу и превращая их в преступников.

Он призвал меня проявлять мужество. Он даже послал мне немного денег – пятидолларовую купюру. Мистер Мухаммед, возможно, до сих пор посылает деньги по всей стране заключенным, которые пишут ему.

Регулярно мои родственники писали мне: «Повернись к Аллаху, молись на Восток».

Молитвы стали тяжелейшим испытанием для меня. Вы понимаете. Мое понимание, моя вера в учение мистера Мухаммеда состояли лишь из того, что мозг мой говорил: «Это правильно!» или «Я об этом раньше не думал».

Но склонить колени для молитвы, этот акт – да, он потребовал неделю усилий.

Вы же знаете, как я жил: раньше мои колени сгибались только ради того, чтобы сломать замок на двери дома во время ограбления.

Мне пришлось заставить себя встать на колени. И волны стыда и смущения тянули меня назад.

Для дьявола встать на колени, признать свою вину, молить Бога о прощении – самая сложная вещь на свете. Сейчас мне это легко видеть и говорить. Но тогда, когда я был воплощением дьявола, мне пришлось пройти через это. Снова и снова я заставлял себя встать в позу мольбы к Аллаху. А когда я заставлял себя сделать это – я не знал, что сказать Аллаху.

В течение следующих нескольких лет я был ближе всех в норфолкской тюрьме к отшельническому образу жизни. Я в жизни никогда не был так занят. Я до сих пор удивляюсь, как быстро улетучился мой прошлый образ жизни, словно снег с крыши. Как будто бы кто-то другой, кого я знал, жил пороками и преступлениями. Я начал ловить себя на том, что думаю о своей прошлой жизни в отвлеченной манере, как будто бы речь шла о другом человеке.

Чувства, которые я испытывал, невозможно было передать одностраничными письмами, которые я каждый день отправлял мистеру Элайдже Мухаммеду. И я ежедневно писал по крайней мере еще одно письмо, отвечая моим братьям или сестрам. Каждое письмо, которое я получал от них, добавляло что-либо к моим знаниям об учении мистера Мухаммеда. Я сидел и долго изучал его фотографии.

Я никогда не отличался бездействием. Все, к чему я когда-либо относился серьезно, я воплощал на практике. Я думаю, поэтому, не имея возможности сделать ничего другого, вскоре я начал писать людям, которых знал по криминальному миру, таким, как Сэмми Пимп, Джон Чьюджес, хозяин игорного дома, вор Джампстеди и несколько торговцев наркотиками. Я писал им все об Аллахе, исламе и мистере Элайдже Мухаммеде. Я не имел представления, где большая часть из них жила, я адресовал письма барам и клубам в Гарлеме и Роксбури, в которых я их встречал.

Я ни разу не получил ни одного ответа. Средний преступник слишком необразован, чтобы писать письма. Я знавал много лоснящихся, круто выглядящих бандитов, которые могут произвести на вас впечатление людей, имеющих интересы на Уолл-Стрит, но в личном общении они попросят кого-нибудь прочесть им письмо, если они его получили. Но в то же время я бы тоже не ответил, если бы мне написали что-нибудь столь же дикое, как «белый человек – это дьявол».

По Гарлему и Роксбури расходились слухи о том, что Детройтский Красный сходит с ума в тюрьме, или же он придумал какой-то план, чтобы запудрить мозги тюремному начальству.

В течение тех лет, что я находился в норфолкской тюрьме, ни один чиновник мне ничего не сказал про эти письма, хотя, конечно же, они проходили через тюремную цензуру. Хотя я уверен, что они проводили мониторинг моих писем для досье, которые любая тюрьма штата, как и федеральная тюрьма, составляет на негров-заключенных, перешедших на позиции мистера Элайджи Мухаммеда.

Но в то время я думал, что истинной причиной было то, что белый человек знает, что он дьявол.

После этого я писал мэру Бостона, губернатору Массачусетса, и Гарри С. Трумэну. Они ни разу не ответили; вероятно, они никогда и не видели моих писем. Я живописал им, как общество, созданное белым человеком, ответственно за ужасные условия жизни черных в Северной Америке.

О свои письма я буквально споткнулся, именно они натолкнули меня на мысль о необходимости какого-то подобия домашнего образования.

Я стал крайне нервозен из-за того, что не мог выразить то, что хотел передать, особенно в письмах к Элайдже Мухаммеду. На улице я лучше всех выражался на криминальном жаргоне, я был сконцентрирован, когда говорил что-либо. Но сейчас, пытаясь просто написать по-английски, я не то что не был сконцентрирован, я полностью не управлял ситуацией. Как бы это выглядело, если бы я писал на сленге: «Смотри, папаша, позволь мне натянуть твое пальто на кошечку, Элайджа Мухаммед».

Многие, кто сегодня общается со мной лично, видели по телевизору или читали какие-либо мои речи, думают, что я посещал школу намного дольше, чем восемь лет. Это все из-за моих тюремных занятий.