Владимир Сядро - Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона

Эти необдуманные слова маршала потом многие вельможи расценили как проявление его двуличия или заранее задуманного предательского плана. Так, вскоре после этой аудиенции министр Королевского двора герцог Пьер Жан Казимир де Блака доносил Талейрану следующее: «Маршал Ней, прощаясь с королем и целуя руку Его Величеству, сказал с тоном преданности и порыва, который, казалось, проистекает от солдатской прямоты, что если он поразит врага короля и Франции, то привезет его в железной клетке. События скоро показали, на какое подлое притворство вдохновлял в то время его план наиболее черного предательства».

Однако анализ документальных источников, проведенный современными историками, свидетельствует об обратном. В частности, автор книги «Трагедия полководца. Маршал Ней в 1815 году» Сергей Захаров пишет: «Был ли искренен Ней? Нет никакого сомнения. Маршал, давая обещание королю, был искренен и в то время даже не думал о какой-либо измене.

В разговоре с графом Сегюром 7 марта маршал с решимостью говорил, что собирается всеми силами противиться вторжению Наполеона; он был искренен 11 марта, когда говорил генералу Бурмону: „Если мы встретимся с ним, он будет уничтожен“, и де Бурсэ: „Необходимо затравить Бонапарта, как хищника или бешеную собаку“; был искренен 12 марта, когда говорил маркизу де Сорану: „Войска будут сражаться. Если это будет необходимо, я первым выстрелю из ружья или карабина и проткну сомневающегося солдата своей шпагой, а эфес будет служить ему пластырем“.

К несчастью для самого Нея, боевое настроение владело им недолго».

Дело в том, что по прибытии в Безансон он не получил никакой информации о местопребывании Наполеона, направлении его дальнейшего движения и положения в армии. Об этом маршал пишет в письме младшему брату Людовика XVIII графу д’Артуа: «Мы здесь без всяких новостей о затеях Бонапарта. Я думаю, что это – последний акт его трагической жизни. Я буду признателен, если Ваше Королевское Высочество пожелает меня просветить и, главным образом, как вы соизволите меня использовать». Однако никто его своевременно так и не проинформировал. И только узнав через несколько дней о том, что солдаты Гренобля и Лиона уже перешли на сторону «узурпатора», Ней «начал сомневаться в своих собственных солдатах». «Вместе с этими сомнениями, – пишет Р. Делдерфилд, – пришла депрессия и душевный дискомфорт, приведший к приступам иррациональной раздражительности и беспричинным вспышкам гнева, направленного то против Наполеона, то против слабости Бурбонов». Но и тогда, по утверждению С. Захарова, «Ней был полон решимости дать бой Бонапарту». Об этом он писал в одном из писем: «Я в состоянии идти на Лион, как только буду точно знать о действиях, предпринятых Бонапартом». Об этом же свидетельствует и его послание генералу Мерме, в котором он «проявлял решимость защищать дело короля, даже несмотря на то, что обстановка вокруг складывалась не лучшим образом». Оно было написано 13 марта. А уже 14 марта действия Нея изменились коренным образом. Да так, что вскоре предрекаемый им Наполеону «последний акт его трагической жизни» превратился в последний трагический акт жизни его собственной.

Как пишет Вельшингер, накануне удивительному превращению Нея из защитника короля в прежнего сподвижника Наполеона способствовали такие события: «Маршал полагался на сотрудничество Монсеньора и его войск. Он внезапно исчез. Маршал ожидал подкреплений и артиллерию. Он их не получил. Маршал надеялся получать информацию о движении Бонапарта и о решениях, принятых в Париже. Он не получал никаких сведений. То, что он узнал в последний момент, так это то, что войска, направленные сражаться с завоевателем, переходят к нему или отступают. Плохие известия следуют друг за другом».

Все решилось в ночь на 14 марта, благодаря очередному тонкому психологическому ходу бывшего императора. Вот как описывает его Сергей Захаров: «Зная импульсивный характер Нея, он надеялся повлиять на его лояльность королю и привлечь, таким образом, на противоположную сторону. Величайшим недостатком Нея была неосведомленность в вопросах мировой политики. Он был прекрасным профессиональным военным, но не являлся ни проницательным, ни даже разумным общественным деятелем. Нужно было лишь произвести соответствующий драматический эффект, чтобы он потерял голову. Вместе со своим близким помощником Бертраном Наполеон составил следующий план. Несколько фанатически настроенных старых солдат были засланы агентами в подчиненные Нею войска, чтобы агитировать их перейти на сторону императора. Вслед за этим к Нею были отправлены эмиссары, которые прибыли к маршалу в ночь на 14 марта. Это были офицеры гвардии, хорошо известные Нею. Впоследствии он великодушно отказался раскрыть их имена. Посланцы Наполеона привезли письма от генерала Бертрана, Наполеона и прокламацию, которую маршал должен был прочесть перед войсками.

В ночь с 13-го на 14 марта между часом и тремя часами ночи к Нею прибыли несколько эмиссаров Наполеона, которые доставили ему письмо Бертрана. Он предлагает маршалу присоединиться к императору, чтобы не разжигать пожар гражданской войны; информирует, что Европа лояльно отнеслась к возвращению Наполеона, что дело Бурбонов проиграно и король собирается покинуть Францию; если маршал все еще проявляет нерешительность в принятии решения, он может оказаться ответственным за напрасно пролитую кровь французов. Эмиссары, наконец, говорили Нею о том, что Наполеон согласовал свой побег с австрийским генералом Колером, с которым император виделся на Эльбе; что Мюрат выдвигается в Северную Италию, чтобы поддержать задуманное предприятие императора; что русские войска возвратились к себе домой и Пруссия, оставленная Англией, не осмелится воевать с Францией…»

А еще посланники Наполеона уверили маршала в том, что «король бежал из Парижа», так что защищать ему больше некого, а «трехцветный флаг развевается ныне над каждым городом во Франции». «Ней был в растерянности, он не знал, чему и кому верить», – пишет С. Захаров. Тем не менее он не дал никакого ответа посланникам и всю ночь провел в размышлениях. Ход его мыслей, по словам Р. Делдерфилда, сводился к следующему: «Постепенно ему становилось ясно, что между Наполеоном и возможностью бескровного завоевания Франции стоит он один. Его страшила ужасная ответственность за выход из кризиса. Роялисты ожидали, что он остановит продвижение Наполеона, Бонапарт ожидал, что он очистит ему дорогу на Париж, простые люди желали, чтобы он спас Францию от гражданской войны и повторного вторжения иностранных армий. Он был один, рядом с ним не было ни одного друга, к которому он мог бы обратиться за утешением и советом, и железные нервы Нея начали сдавать. Это был гораздо более сильный вызов судьбы, чем тот, которому он так блестяще противостоял в России. Ней был человеком действия, и его мозг был негибок, как мозг ребенка».