Герман Смирнов - «Дело военных» 1937 года. За что расстреляли Тухачевского

Следов реагирования Орджоникидзе на эту записку мы не нашли. Но предположили, что Орджоникидзе отнесся к этим заявлениям как к клевете. Он хорошо знал Тухачевского, знал, что тот ни к каким оппозициям не примыкает, постоянно повышается в должностях. Однако тень подозрения все же сохранилась… Еще раньше в Наркомат по военным и морским делам поступила информация секретаря парткома Западного военного округа, в которой Тухачевский обвинялся в неправильном отношении к коммунистам, подчиненным и даже в аморальном поведении. М. В. Фрунзе наложил на информацию резолюцию: «Партия верила тов. Тухачевскому, верит и будет верить». Однако донос был сохранен, и наблюдательное производство на Тухачевского, как видим, пополнялось.

В нем хранилась и записка из показаний арестованного комбрига Медведева, исключенного из партии за принадлежность к троцкизму. Медведев заявил, что ему еще в 1931 г., стало «известно» о существовании в центральных управлениях РККА контрреволюционной троцкистской организации.

Это показание Медведев дал 8 мая 1937 г., а 13 мая 1937 г., по указанию наркома внутренних дел Ежова был арестован ближайший соратник Дзержинского Артур Христианович Артузов – один из руководящих работников НКВД. На одном из допросов Артузов «показал», что в 1930-е годы в поступившей из Германии информации сообщалось, что в Красной Армии готовится заговор, возглавляет его генерал Тургуев. Артузов разъяснил следователю, что проведенный тогда же проверкой было выяснено, что под фамилией Тургуев в 1931 г. в Германию ездил Тухачевский. Об этой информации Артузов доложил предшественнику Ежова Ягоде. Тот заявил: «Это несерьезный материал, сдайте его в архив».

Вот об этом-то показании Артузова и доложили Ежову. А дальше события развивались таким образом: Тухачевский был арестован. Одновременно арестовали тех, кого потом отнесли к числу организаторов «военно-фашистского заговора». В невероятно короткие сроки бригада следователей провела предварительное расследование.

Удалось выяснить, и как в те годы НКВД вообще вело следствие, и, в частности, как оно началось и продолжалось по делу Тухачевского.

Привлеченный в 1950-е годы к ответственности бывший следователь центрального аппарата НКВД Шнейдеман дал такие пояснения:

«Авторитет Ежова в органах НКВД был настолько велик, что я, как и другие работники, не сомневался в виновности лица, арестованного по личному указанию Ежова, хотя никаких компрометирующих данное лицо материалов следователь не имел. Я был убежден в виновности такого лица еще до его допроса и потому на допросе стремился любым путем добиться от этого лица признательных показаний».

Просмотрели дело другого осужденного – следователя Радзивиловского. Вот его собственноручные показания:

«Я работал в УНКВД Московской области. Меня вызвал Фриновский и поинтересовался: проходят ли у меня по делам какие-либо крупные военные? Я ответил, что веду дело на бывшего комбрига Медведева, занимавшего большую должность в Генштабе, уволенного из армии и исключенного из партии за принадлежность к троцкистской оппозиции. Фриновский дал мне задание: «Надо развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии, раскрытие которого выявило бы огромную роль и заслугу Ежова перед ЦК». Я принял задание к исполнению. Не сразу, конечно, но я добился от Медведева требуемых показаний о наличии в РККА заговора и о его руководителях. О полученных показаниях было доложено Ежову. Он лично вызвал Медведева на допрос. Медведев заявил Ежову, что показания его вымышленные. Тогда Ежов приказал вернуть Медведева любыми способами к прежним показаниям, что и было сделано, а его заявление об отказе не фиксировать. Протокол же с показаниями Медведева, добытыми под физическим воздействием, был доложен Ежовым в ЦК. После этого последовали аресты Тухачевского и других заговорщиков… Не пытаюсь полностью снять с себя вину, но хочу, чтобы знали о той обстановке, в которой пришлось работать… Был у нас банкет по поводу награждения большой группы чекистов. Ежов в своем выступлении сказал следующее: «Мы должны сейчас так воспитать чекистов, чтобы это была тесно спаянная и замкнутая секта, безоговорочно выполняющая мои указания». Иначе я поступать не мог…»

Используя показания Медведева, арестовали Б. М. Фельдмана. Допрашивать его поручили следователю по особо важным делам Ушакову (он же – Ушиминский). В своем объяснении Ушаков позднее писал:

«Арестованный Фельдман категорически отрицал какое-либо участие в каком-либо заговоре, тем более против Ворошилова. Он сослался на то, что Климент Ефремович учил, воспитывал и растил его. Я взял личное дело Фельдмана и в результате его изучения пришел к выводу, что Фельдман связан личной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом крупных командиров. Я понял, что Фельдмана надо связать по заговору с Тухачевским. Вызвал Фельдмана в кабинет, заперся с ним в кабинете, и к вечеру 19 мая Фельдман написал заявление о заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и других».

В том же объяснении Ушаков высказал обвинение в адрес следователя Глебова, который стал сбивать Якира на отказ от показаний.

«Я, – пишет Ушаков, – восстановил Якира. Вернул его к прежним признательным показаниям, а Глебов был отстранен от дальнейшего участия в следствии… Мне дали допрашивать Тухачевского, который уже 26 мая сознался… Я буквально с первых дней работы поставил диагноз о существовании в РККА и флоте военно-троцкистской организации, разработал четкий план ее вскрытия и первым получил такое показание от бывшего командующего Каспийской военной флотилии Закупнева… Я также уверенно шел на Эйдемана и тут также не ошибся…»

Дальше Ушаков перечисляет другие свои «заслуги». А ведь таких следователей-преступников, как Ушаков, оказалось немало… Продолжая поиск, мы вышли на одного, здравствовавшего и преуспевающего в служебной карьере, но работавшего в другой, как говорится, системе. Вызвали для объяснений (не называю его фамилию, поскольку написал он правдивые объяснения). Вот выдержки:

«Примаков сидел как активный троцкист. Потом его дали мне. Я стал добиваться от него показаний о заговоре. Он не давал. Тогда его лично допросил Ежов, и Примаков дал развернутые показания о себе и о всех других организаторах заговора. Перед тем как везти подсудимых на еуд, мы все, принимавшие в следствии участие, получили указание от руководства побеседовать с подследственными и убедить их, чтобы в суде они подтвердили показания, данные на следствии. Я лично беседовал с Примаковым. Он обещал подтвердить свои показания. Кроме охраны, арестованных сопровождали и мы – следователи. Каждый из подсудимых со своим следователем сидел отдельно от других. Я внушал Примакову, что признание его в суде облегчит его участь. Таково было указание руководства…»