Владимир Кузнечевский - Сталин. Феномен вождя: война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой

– Так ведь пехотный полк – не секретная часть. А потом, кому-то и работать надо. Не всех же по анкетам рассаживать.

После этого случая у меня в жизни еще много чего было. Но стоило мне начать выдвигаться куда-то вверх по карьерной лестнице, как тут же находился «майор-особист», который занудно рассказывал мне о моем «законном» месте в моем Отечестве и объяснял, почему я не имею права занять ту или иную должность.

Правда, меня это никогда особо не расстраивало, потому что первостепенными авторитетами для меня всегда были мой отец, отдавший жизнь за Родину во время войны, мама, вырастившая нас со старшим братом после войны, Россия и государство Российское, народ наш русский, а потом, позже, к этим ценностям добавилась моя семья, которую, правда, по-настоящему мне удалось создать только с третьей попытки.

Эти настоящие, с моей точки зрения, ценности я никогда не отождествлял ни с существующей властью, ни с КПСС. Но описанные выше обстоятельства с годами все больше и больше вызывали мой интерес к тому, в каком обществе я живу. Что именно было построено в России после Октября 1917-го? Какая социально-политическая система? Была ли альтернатива этой системе? Какое место в ней отводилось моему народу и что сам народ думал о ней? Достоин ли был мой народ той социально-политической системы, в которой он жил столько лет? Почему столько лет терпел этот режим? И кто такой, в конце концов, Сталин, с которым все это было связано крепкими узами?

Вопросы эти начали занимать меня еще со времени учебы в Бодайбинском горном техникуме, куда я поступил после восьмого класса в 1955 году. В библиотеке техникума были представлены все отдельные работы Сталина. До сих пор помню твердые красные, тисненные золотом обложки этих книг. Я практически все их вытаскал из библиотеки и не вернул ни одной: никому они не были нужны, а раз так, то я и не возвращал их обратно. Но прочитал. Не все, конечно, понимал, но читал с живым интересом.

Более глубоко над перечисленными выше вопросами задумался после того памятного разговора с майором-особистом. Но по-настоящему передо мной встала во весь рост тема Сталина как предмет научного исследования в начале 1960-х, когда я поступил на философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова.

Однако приступить к ее изучению так, как мне хотелось, то есть глубоко и объективно, я не мог. В 1961-1962 годах литературы о Сталине было сравнительно много, но практически вся она носила обличительный в отношении культа личности Сталина характер, и в основном это была публицистика, глубоких исторических работ не было. Меня эта односторонность не устраивала. Хотелось самому разобраться не только в личности Сталина, но и в той политической системе, которую он, как нам всем внушали, в России для нас построил за 30 лет своего управления. А для этого советский социализм нужно было сравнить с каким-то другим, какого мы не знали и видеть не могли.

Между тем в так называемом социалистическом лагере была страна, которая была абсолютно закрыта для публичного изучения, потому что ее руководство строило социализм, радикальным образом отличающийся от советского. А ее руководитель, Иосип Броз Тито, снискал себе славу личного противника Сталина еще при жизни последнего, в 1940-х годах. Этой страной была Югославия.

Много позже, работая в архивах, я узнал, что после смерти Сталина люди, которые разбирали оставшиеся после вождя личные бумаги в его кабинете, в выдвижном ящике его стола, под газетой, застилавшей фанерное дно ящика, обнаружили рукописное письмо, обращенное лично к Сталину. Содержание этой фактически записки было кратким: «Сталин, ты прислал в Белград уже пятого своего наемника с заданием убить меня. Ни одного из них уже нет в живых. Прекрати это делать. Если ты продолжишь, то я пришлю в Москву только одного человека, но он сделает свое дело. Иосип Тито . 1952 г.».

В 1965 году, будучи студентом 3-го курса философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, я заявил тему критического осмысления югославской общественной системы (никакой другой темы по Югославии, кроме критики, тогда заявить было невозможно). Но в советской научной литературе исследований югославского пути к социализму в форме комплексного подхода тогда просто не существовало. В пропаганде же опыт Югославии противопоставлялся советскому строю. В силу этого правящей тогда КПСС было необходимо иметь в своем распоряжении научную критику югославской теории и практики. Наверное, именно поэтому мне было разрешено начать разрабатывать эту тему и был разрешен доступ к литературе так называемого специального хранения в библиотеках Москвы.

Для меня же это была еще и единственная возможность получить доступ к критической литературе о Сталине на английском и сербско-хорватском языках, которая поступала из Югославии в московский спецхран. Пришлось, правда, для этого выучить сербско-хорватский язык. В широком доступе учебников этого языка не было, пришлось изучать его по английским учебникам, которые удалось найти в букинистических магазинах Москвы.

Моя курсовая работа плавно перетекла в дипломную, на защите которой мой оппонент Иван Андреевич Козиков, доцент философского факультета, неожиданно предложил засчитать мой диплом в качестве кандидатской диссертации, на что руководство философского факультета, конечно, пойти не решилось. Единственное, что руководитель отделения научного коммунизма профессор Ковалев рискнул сделать, – так это дать мне рекомендацию в аспирантуру. Но его тут же «поправили»: поскольку за годы учебы я не один раз выступал на партактивах с публичной критикой практической деятельности отдельных руководителей КПСС – мне выдали так называемый «свободный диплом».

В СССР каждого выпускника вуза, за исключением иностранцев, в обязательном порядке обеспечивали направлением на работу. «Свободный диплом» на практике означал получение так называемого «волчьего билета»: меня, обладателя «красного диплома», то есть диплома с отличием, просто лишили рабочего места.

Но «на улице» я находился недолго. Вице-президент АН СССР, директор Института философии АН СССР, академик Ф. В. Константинов, научный руководитель моего дипломного проекта, узнав, что я оказался без распределения, написал ректору МГУ академику Петровскому письмо с просьбой направить меня на работу в распоряжение Академии наук СССР. Так я стал стажером-исследователем Института философии АН СССР, а затем младшим научным сотрудником Института экономики мировой социалистической системы АН СССР и уже официально смог продолжать изучение югославского пути к социализму.

В 1972 году я впервые приехал в научную командировку в Югославию и обнаружил в библиотеках Белграда и Загреба не только мощный пласт югославской, но и англоязычной литературы о Сталине и переведенные на югославские языки работы всех репрессированных советских коммунистических деятелей, начиная с Л. Троцкого и Н. Бухарина, которых в Москве не было даже в спецхранах. А позже, работая в советском посольстве в Белграде, я получил возможность заказывать литературу о Сталине из Парижа, Лондона, Амстердама через своих друзей, профессоров Белградского и Загребского университетов.