Борис Костин - Вперед, сыны Эллады!

Известие о победе русских войск под Клястицами (возле Полоцка) пришло в Киев 3 августа. Семья Ипсиланти ликовала: в депеше упоминается имя Александра.

А затем наступили черные дни. В Киев один за другим стали прибывать транспорты с ранеными. Офицеров разбирали по семействам, солдат поместили в Кловском доме. [44] Всего б Киеве находилось на излечении более 1200 воинов. Не остались в стороне и домочадцы князя Ипсиланти. Постояльцы, заботу о которых взяла на себя княгиня Елизавета, поведали о Бородинской битве, о занятии французами Москвы.

26 октября пришла, наконец, долгожданная весточка от Александра, в которой он сообщил, что за взятие Полоцка [45] 5–6 октября 1812 г. ему пожалована сабля с надписью «За храбрость». Радости и гордости отца и матери не было предела. Через день в Киеве по всем церквям служили торжественный молебен по случаю занятия русскими войсками Москвы [46] 11 октября 1812 года. , а 22 ноября градоначальник получил от главнокомандующего, фельдмаршала Кутузова, письмо, где говорилось: «Киеву отныне опасности не существует». Раздался всеобщий вздох облегчения. Жизнь медленно, но верно стала входить в прежнюю колею.

Подлинным событием для киевлян стал указ императора Александра I об изгнании французов из пределов государства Российского [47] Это событие ежегодно отмечается в Рождество Христово Православной церковью. . А затем начался Заграничный поход, который завершился победным маршем союзных войск по Елисейским полям.

…Молчание Александра Ипсиланти становилось зловещим. В начале января 1815 года в Киеве проездом побывал граф Петр Христианович Витгенштейн, как отметил в своем дневнике митрополит Серапион, «герой видный, росту высокого, орденами обвешанный». Он-то и поведал о жестокой ране, полученной Александром Ипсиланти в сражении под Дрезденом. «Жив, жив сын…» – сопровождали молитвы к Богу князь Константин и княгиня Елизавета. А по весне объявился и сам герой Отечественной войны.

В Санкт-Петербург Александр Ипсиланти отправился не один. На семейном совете было решено: младшие братья пойдут по его стопам. Николай под диктовку старшего брата написал прошение на имя императора о зачислении в Кавалергардский полк. На уже известном нам приеме министр двора князь Волконский вручил Ипсиланти свиток с гербовой печатью. Императорская резолюция в точности повторила ту, с которой он вступил на порог казарм лейб-гвардии Кавалергардского полка: «Зачислить в полк с чином корнета». Государь не менял ни своих привязанностей, ни правил. [48] В 1817 году князь Георгий Ипсиланти с таким же чином был зачислен в Кавалергардский полк.

Отечественная война внесла значительные коррективы в дислокацию частей регулярной русской армии. Размещать части и соединения в губерниях, разоренных войной, смысла не имело. Так, 1-я армия в составе пяти корпусов расположилась в Киевской губернии, а один из корпусов 4-й, под командованием генерала от кавалерии Николая Николаевича Раевского, был поселен в предместьях Киева. Сам же генерал, о котором Наполеон говаривал, что «из такого материала делаются маршалы», со всем семейством занял губернаторский дом.

Дружба между бывшим господарем Валахии и генералом, чей Гренадерский корпус прошествовал 19 марта 1814 года победным маршем по поверженному Парижу, завязалась, как подобает, на одном из приемов по случаю тезоименитства Александра Первого [49] 30 августа. Александр – защитник людей (греч.). В этот день Русская православная церковь отмечает перенесение мощей блгв. кн. Александра Невского (1724). . А затем домочадцы Ипсиланти и Раевских без чопорных приглашений гостевали друг у друга и рядышком стаивали на молебнах.

До войны представители царствующей фамилии Киев визитами не баловали. Русская армия совершала Заграничный поход, когда в конце марта 1813 года в древний город неожиданно прибыла небольшая кавалькада карет великой княгини Екатерины Павловны в сопровождении эскорта. Любимая сестра императора Александра Первого овдовела несколько месяцев назад [50] Ее муж, принц Георг Ольденбургский, скончался в Твери 15 декабря 1812 г. и, по совету матушки, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, отправилась в путешествие, которое в какой-то мере должно было ослабить тяжкое горе, выпавшее на долю молодой женщины.

Поклонение святыням помогло восстановить душевные силы, а сердечное участие людей, благоговевших перед именем ее царственного брата и искренне разделявшим ее скорбь, вывело из состояния надрыва и безысходности. Всего одна строка в ее путевых записках посвящена семье князя Ипсиланти, но она дорогого стоит: «милые и чудесные люди».

…Отправляя в начале мая 1816 года в поездку великого князя Николая Павловича, которому к тому времени исполнилось девятнадцать лет, вдовствующая императрица Мария Федоровна начертала ему список городов, в числе которых значился Киев, а также дала наставления, с какими семействами познакомиться. Среди немногих фамилий, «внушавших уважение», значились Раевские и Ипсиланти.

20 мая великий князь дал обед, на котором, судя по его запискам, он сидел рядом с Георгием Ипсиланти, его ровесником. На другой день обед был у Раевского, затем в доме Ипсиланти. Никто тогда не предполагал, что сиживают за столом с будущим российским самодержцем и что некоторые из участников застолья окажутся в противоборствующих лагерях, а судьба сыновей князя Константина и самой Греции будет целиком и полностью зависеть от единственного человека…

Николай Павлович проявил неподдельный интерес к греческой теме, вспомнили тут и неосуществленный «бабкин прожект», и Константина Павловича, несостоявшегося правителя Греции. Как мы убедимся далее, беседы великого князя Николая Павловича и князя Константина Ипсиланти не прошли бесследно.

3 июня великий князь после молебна покинул Киев. Казалось, ничто не предвещало трагической развязки, о которой читаем в дневнике митрополита Серапиона:

«27 июня 1816 года. Господарь молдавский Ипсилантий… скоропостижно скончался в 8 часов утра, на 56 году от роду. Место для погребения было назначено в Георгиевской церкви, в углу за правым клиросом. Могила была вырыта с трудностию по причине оказавшихся под полом каменных стен и большого дикого камня. Погребение было совершено 30 июня.

Тело вынесли из дому господарского против столбовой Никольской церкви при величайшем стечении народа. 15 городских цехов приняли участие в церемонии… Литургия и отпевание были в Софийском соборе. Вдовица-княгиня была в великой скорби».

Разве были бы оказаны такие почести человеку, который попросту доживал свой век вдалеке от родины? Разве служили бы по князю панихиду в одном из древнейших соборов России, если бы он открестился от бед и напастей, отбушевавших в недалеком прошлом? Разве кто-нибудь из горожан мог упрекнуть семейство Ипсиланти в надменном барстве и пренебрежении к обычаям и традициям Киева? Конечно, нет! И потому скорбь по почившему в бозе была неподдельной и искренней.