Владимир Лопухин - Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел

Таковы важнейшие вехи жизненного пути автора публикуемых воспоминаний. Из множества ему подобных представителей второго эшелона власти Российской империи конца XIX – начала XX в. он отличается лишь тем, что, войдя в роль чиновника-кочевника, слишком часто менял место своей службы, а также… написанием интереснейших мемуаров. Они являются, как писал А. И. Добкин, подразумевая ту их часть, которая посвящена периоду после 25 октября 1917 г., «почти уникальным источником сведений о судьбах и психологии российской бюрократии разных ведомств и рангов в первые послеоктябрьские месяцы» [30] Минувшее. Вып. 1. С. 12. . То же самое можно сказать и о воспоминаниях В. Б. Лопухина в целом. Они ценны тем более, что одновременно дают разнообразную информацию о деятельности таких ведомств, как министерства финансов и иностранных дел, Государственные контроль и канцелярия. Введенные в научный оборот мемуары представителей второго эшелона власти, служивших в этих ведомствах, – крайне малочисленны [31] Подробнее о мемуарах и дневниках, отражающих историю России конца XIX – начала XX в., см.: Ганелин Р. Ш., Куликов С. В. Основные источники по истории России конца XIX – начала XX в.: Учеб. пособие. СПб., 2000. . Известные воспоминания (это касается воспоминаний чиновников Государственной канцелярии [32] Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого. См. также: Покровский Н. Н. Воспоминания о Государственном совете и его канцелярии в начале 1900-х гг. (РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 38). , министерств финансов [33] Коковцов В. Н. Из моего прошлого: Воспоминания. 1903–1919 гг. Т. 1, 2. М., 1992; Полянский Н. П. Нижегородские воспоминания банкира. Нижний Новгород 1909–1918. СПб., 1998; Из архива С. Ю. Витте. Т. 1, 2. и иностранных дел [34]), принадлежат перу представителей первого эшелона власти, либо тех, кто работал «на местах» (за границей или внутри России). Только воспоминания В. Б. Лопухина, благодаря его кочеванию по ведомствам, удачно заполняют сразу несколько лакун.

Самое важное в записках – это интерес их автора, для которого нет мелочей, к тому, что сейчас называют «историей повседневности», т. е. к деталям, характеризующим деятелей и события точнее, чем абстракции, претендующие, подчас на мнимое глубокомыслие. Чиновничий быт конца XIX–XX в. нашел в Лопухине своего непревзойденного художника или даже фотографа. Особенно он был силен в портретных зарисовках, независимо от того, изображался ли маститый сановник или мелкий чиновник. В первом В. Б. Лопухин находит черты, обновляющие хрестоматийный облик, во втором – типичного представителя своей среды.

Впрочем, нельзя сказать, что, вследствие большого внимания к деталям, В. Б. Лопухин из-за деревьев не видел леса, наоборот, его явно тянуло к обобщениям опыта не только личного, но и коллективного – целых народов и стран, не зря же он был «несостоявшимся ученым». Эти обобщения ценны тем более, что их автор, чуждый роли невозмутимого истолкователя мыслей «абсолютного разума», чувствовал себя «маленьким человеком», сознавая не столько собственную силу, сколько слабость. Отсюда тот подкупающий своей искренностью здравый смысл, доходящий порой до житейской приземленности, которым отмечены рассуждения В. Б. Лопухина на общие, прежде всего внешнеполитические, темы. Вместе с тем, тот же здравый смысл иногда оказывается и слабым местом мемуариста. Хорошо понимая, что в условиях советской цензуры все высказывать ему просто опасно, В. Б. Лопухин явно недоговаривал, а то, что говорил, – пытался приспособить к уровню возможных читателей, прибегая, хотя и нечасто, к подгонке своих размышлений под лекало «единственно верного учения». Впрочем, сыграло роль и обстоятельство, связанное с тем, что, прожив полтора десятка лет в наглухо замкнутом континууме Советской России, В. Б. Лопухин, хотя бы невольно, должен был испытать на себе, прежде всего на бытовом уровне, влияние идей, которые до 1917 г. воспринимал как несостоятельные. Так или иначе, необходимо, однако, отдать должное В. Б. Лопухину – при всем его здравомыслии, или конформизме, он не стал переделывать себя полностью даже ради того, чтобы создать условия для публикации записок в СССР. Неудивительно, что полностью они публикуются только сейчас.

Несомненным достоинством воспоминаний В. Б. Лопухина является и их стиль, относительно которого существует и иное мнение. Подразумевая текст этих воспоминаний, их публикатор писал: «Читать такой текст трудно, но тот, кто продерется сквозь канцеляризмы и неуклюжие конструкции, будет вознагражден» [35]. Стиль В. Б. Лопухина действительно несет на себе печать его жизненного пути, а потому не столько труден для восприятия, сколько требует от читателя известной подготовки.

В настоящем издании записки В. Б. Лопухина впервые публикуются полностью, причем в качестве первой и последней глав помещены первое и второе приложение к ним. Очевидно, что по своему содержанию эти приложения вполне достойны открыть и закончить издаваемые мемуары. Разбивка текста на части, озаглавленные годами, принадлежит автору, а название их главами – публикатору. Авторские вставки и правки, как и текстологические характеристики, даны в подстрочных примечаниях.

Три рукописи «Записок» В. Б. Лопухина были куплены у самого автора Государственной публичной библиотекой 5 ноября 1940 г. по акту 98/1–3 (ОАД РНБ. Ф. 2. Оп. 24/3. Д. 53. Л. 23) и переданы в Отдел рукописей, где записаны в книгу поступлений под № 185.

Основной текст «Записок» (ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 765/I–VI. 424 л.) был создан, согласно помещенной в конце рукописи авторской датировке, в 1927–1933 гг. О том же свидетельствуют и хронологические указания в тексте мемуаров: так, готовя главу, посвященную 1912 г., автор отметил: «Теперь 1932 г. Прошло 20 лет» (с. 207). Текст (до недавнего времени общий, ныне разделен архивистами на 6 тетрадей) представляет собой машинопись, напечатан на разных пишущих машинках на листах желтоватой бумаги с одной стороны, имеются многочисленные подклейки (иногда на другой бумаге, на оборотах бланков «Суточные сведения о работе в буровой»), зачеркивания (иногда ранее написанное трудно разобрать), правка, дописки, сделанные самим Лопухиным голубыми, фиолетовыми и черными чернилами. Первый лист рукописи – титульный, с фамилией автора и заглавием. Почерк четкий, разборчивый, мелкий. Весь текст «Записок» и приложений к ним написан в новой орфографии. Присутствует машинописная нумерация – по-видимому, первоначальная. Окончательная авторская нумерация сделана красным карандашом поверх второй, промежуточной нумерации, нанесенной простым карандашом. В 4-й тетради начинается еще одна авторская нумерация – черными чернилами в нижнем правом углу. Поправки черными чернилами сделаны автором ранее, фиолетовыми – позднее. Несколько листов рукописи написаны на оборотах бланков Ленинградского трудового производства патентованных предохранителей от взрыва примусов «ТОМ» (свидетельство ВСНХ от 31.05.1929, адрес: Павловск, Павловский пер., 1). Начиная с л. 27 6-й тетради (л. 379 по нумерации красным карандашом) текст написан от руки синими чернилами поверх синего карандаша, в основном – на половинках вузовских ведомостей для учета студенческой успеваемости за триместр 193… г. и на ведомостях «Общий рабочий план по курсу» А.С.Х.И. (по-видимому, аббревиатура вуза).