Борис Акунин - Азиатская европеизация. История Российского государства. Царь Петр Алексеевич

В натуре царя было нечто, требовавшее глума, надругательства, похабства. Одно из самых известных учреждений Петра – Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор был создан еще в начале 1690-х годов, когда царь не правил, а лишь развлекался, но сохранилось это странное учреждение и впоследствии. Царь собрал туда всевозможных уродов, дураков, обжор, пьяниц, скабрезников и год за годом наслаждался этой игрушкой, приводя в ужас обывателей отвратительными дебошами. Как в голове Петра совмещались представление о величии и юродское шутовство – непонятно.

Давая характеристику реформатора, Ключевский говорит: «Петр Великий по своему духовному складу был один из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их». Мне же этот человек представляется невероятно сложным, сотканным из сплошных противоречий. Я бы сказал, что противоречивость – вообще главное свойство этой личности.

Прежде всего озадачивает контраст между фантастической масштабностью замыслов и постоянной зацикленностью на мелочах. Это проявлялось не только в бухгалтерской регистрации расходов в «13 алтын и 2 деньги», а буквально во всем. Петру всегда мало было указать магистральное направление, он должен был составить пошаговую инструкцию, разметить каждый дюйм на обозначенном пути. Повелитель огромной страны, а впоследствии один из вершителей судеб Европы тратил бóльшую часть своего драгоценного времени на детализацию собственных указов, часто на совершенную ерунду. Регламентация уставов и всевозможных правил, скрупулезное расписывание должностных обязанностей самых мелких чиновников, подробные указания, как кому одеваться, как стричь волосы, как бриться, в каких жить домах, как проводить свадьбы и как хоронить покойников, как торговать, какими серпами жать – вот основное времяпрепровождение «самодержавного властелина». Здесь, конечно, можно вспомнить о патологической детализации как части клинической картины кожевнической эпилепсии, но медицинская причина петровской «мелочности» не столь существенна. Важно, что с точки зрения административной методики Петр относился к числу правителей, строивших государство не по принципу стимулирования инициативы граждан, а по принципу строжайшего регламентирования – не слишком эффективная технология в условиях огромных просторов и плохих коммуникаций. Извечная российская беда – неорганизованность, безалаберность, неисполнительность – исторически объясняется непривычкой проявлять инициативу и думать своим умом; вечное государственное принуждение отбивало эти качества. Петр же пытался справиться с этой хронической болезнью, закручивая гайки еще туже.

Большой маскарад в Москве. В.И. Суриков

Петр норовил подвергнуть тотальной регламентации даже то, что предполагает полный отказ от каких-либо правил. Давайте посмотрим, как был устроен Всешутейший Собор. Он вроде бы создавался для всяческих дебошей и беспорядков. Но при этом в его структуре нет ни малейшего люфта для импровизации или отсебятины, правила жестче, чем в армии, а иерархической стройности позавидовала бы «Табель о рангах».

«Князь-папа» избирался на свою шутовскую должность посредством сложной процедуры и должен был исполнять предписания подробного ритуала. Каждый участник имел определенное звание: дьякон, архидьякон, архиерей, митрополит и т. п. Был определен и штат обслуги: «дураки», «плешивцы», «грозные заики». Существовал список кощунственных обрядов, скрупулезно расписывались наряды, даже матерные прозвища соборян закреплялись за ними на манер титулов. Иными словами, царь установил казенный порядок на территории чистого Хаоса, где культивировались буйство, пьянство и безобразие.

По психологическому типу Петр безусловно был «маньяком контролирования». Вероятно, «жажда контроля» – вообще код для понимания механизма петровских поступков и реакций. Этот человек, кажется, чувствовал себя уверенно и безопасно, только когда он контролировал всё и всех. Если же видел, что контроль утрачен, – впадал в судорожную ярость. Многие мемуаристы пишут, что Петр мог простить оплошность и неудачу, но не обман. Еще болезненнее он воспринимал измену или попытку бунта – именно в таких ситуациях царь становился безжалостен, чудовищно жесток. И обман, и предательство, тем более бунт – это выход из-под контроля.

Не так легко понять и еще одно противоречие, которое ставило в тупик современников. Осознание собственного величия и невероятное высокомерие, при котором царь ни за кем кроме самого себя не признавал права на личное достоинство, сочетались в нем с полным отсутствием спесивости и демократической простотой в общении. «Он удивительно умел совмещать в себе величие самое высокое, самое гордое, самое утонченное, самое выдержанное – и в то же время нимало не стеснительное», – отмечает Сен-Симон.

В отличие от всех прежних московских государей, недоступность которых сакрально оберегалась, Петр был готов общаться со всяким человеком, кто казался ему полезен или вызывал любопытство. В застольях он садился не на почетное место, а где придется, не делал различий между аристократами и простолюдинами, охотно затевал беседу с ремесленниками, случайными иностранцами, рабочими. Петровская «демократичность» проявлялась и в том, что знаменитая царская дубинка с одинаковой легкостью обрушивалась на спины солдат и генералов, слуг и князей.

Можно предположить, что для самого Петра никакого противоречия между величием и доступностью не было. Он был такого высокого мнения о своем положении, что с этой поднебесной высоты все подданные – хоть вельможа, хоть последний оборванец – казались ему холопами. Как выразился С. Платонов: «В его государстве не было ни привилегированных лиц, ни привилегированных групп, и все были уравнены в одинаковом равенстве бесправия».

Еще один давний предмет споров – вопрос о петровской храбрости. Несколько раз в драматические моменты царь проявлял постыдную трусость – или вел себя так, что были основания его в этом обвинять.

Вспомним, как ночью 8 августа 1689 года он панически, полураздетый, от одного только слуха о стрелецкой угрозе бежал из Преображенского, бросив мать и беременную жену.

Точно так же накануне Нарвского поражения в ноябре 1700 года Петр бросит свою обреченную армию, да и позднее в Белоруссии будет дважды, имея превосходящие силы, поспешно отступать перед небольшой армией Карла, которого он очень боялся (впрочем, небезосновательно).

Сходная история случится на последнем этапе Северной войны, в 1716 году, когда Петр в последний момент отменит десант на шведскую территорию, чем сильно испортит отношения с союзниками.