Андрей Зубов - Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции

Россия заявила союзникам, что она желает после войны получить Западную Армению и озеро Ван, Трапезунд и Эрзерум. Все польские земли – австрийские и немецкие – должны быть объединены с русскими польскими землями. И на этом пространстве предполагалось создать союзное России, полунезависимое Польское королевство, объединённое единой короной с Российской Империей. Союзники идут даже на это. Когда в январе – начале февраля произошло последнее совещание стран Антанты с участием России в Петрограде, Россия уже пользуется полным доверием западных стран Антанты. Территориальные претензии России к Центральным державам все согласованы и одобрены.

Наконец буквально два слова об экономике. Экономика России поднялась, не вся, конечно. Финансовая система была в тяжёлом состоянии. Россия была вынуждена брать большие кредиты. Золотое обеспечение рубля упало, и соответственно инфляция выросла фактически в семь раз. Накануне войны рубль был обеспечен на 98 % золотом. Но к 1917 году он был обеспечен золотом только на 17 %. Это говорит об общей слабости русской экономики. Но тем не менее подъём оборонной промышленности был налицо.

В чём тут дело? Государство убедилось в своей несостоятельности как организатора военной промышленности, каким оно считало себя всегда. Государственная власть убедилась, что она одна организовать ничего не может. В России был мощнейший класс частного капитала, частного предпринимательства, крупнейшие заводы. И эти капиталисты протянули руку государству, но не безвозмездно. Они ожидали, что им будет дана возможность участвовать и в политическом управлении страной. В мае 1915 года, как раз в период тяжелейших отступлений, на Съезде русской промышленности было принято решение создать Военно-промышленные комитеты, объединяющие государство и частный капитал, – под формальным руководством, конечно, премьер-министра государства, но фактически ими руководил частный капитал. Фактически во главе Военно-промышленных комитетов встал замечательный человек, потом глубоко переживший свою ошибку 1917 года, – Александр Иванович Гучков. Рядом с ним были такие люди, как Терещенко, Коновалов, братья Рябушинские, Алексей Мещерский – владелец Коломинских и Сормовских заводов, очень мощный круг крупнейших русских промышленников. Это была очень сильная организация, которая смогла создать по предложению Рябушинского систему Военно-промышленных комитетов по всей России. Было создано около 240 Военно-промышленных комитетов, то есть практически в каждой губернии было два, а то и три-четыре Военно-промышленных комитета. Это было полностью организованное, но не централизованное распределение сырья, заказов, топлива, транспортных услуг и, естественно, рабочей силы. Это дало невероятный успех. Союзники не ожидали, что будет такой подъём русской военной промышленности. Но могло это произойти только потому, что в России к этому времени был мощный, независимый от государства частный капитал. Без него ничего бы не получилось.

Теперь о положении нашего общества. Война очень своеобразно на нём отразилась. Русское общество было в основном сельским, крестьянским – 78 % русских людей работали на земле как крестьяне, казаки. Они и были основным корпусом Русской армии. К 1916 году в армию была призвана почти половина трудоспособного населения русской деревни. Если вы думаете, что это привело к упадку русской деревенской жизни, русского сельского хозяйства, то вы глубоко ошибаетесь. Никогда русская деревня не жила так богато, как во время Первой Мировой войны. Крестьяне называли деньги, которые посыпались в деревню, бешеными деньгами. Люди попроще на них покупали себе вкусную еду, граммофоны, зеркала, а люди поумнее и побогаче прикупали землю. И до такой степени поприкупались, что в европейской части России к январю 1917 года 89,6 % пахотной земли уже было в руках крестьян. Ни о каком помещичьем землевладении как о доминирующей форме речь уже не могла идти.

Почему же крестьяне так богатели, откуда этот золотой дождь? Из нескольких источников. Во-первых, не забудем, что солдаты, уйдя на фронт, поступали на полное довольство государства. Соответственно, их не надо было уже ни кормить, ни поить их общинам, домочадцам. Наоборот, солдаты не только получали довольство, но и деньги, и поэтому они могли помогать своим семьям. Но не только это. За каждого призванного солдата государство платило пенсию его семье, и немалую. Соответственно это были живые деньги. В-третьих, была реквизиция скота, в первую очередь лошадей, но потом и иного скота – на мясо, на кожу. Но реквизиция совсем не большевицкая, реквизиция по хорошим ценам. И наконец, последнее – рост цен на продукты питания. Крестьяне, которые сами кормились с земли и продукты питания почти не покупали, от этого роста цен не страдали. Зато они получали огромную прибыль, потому что продавали эти продукты на рынке по высоким ценам, и, соответственно, денег в карман крестьян шло всё больше и больше.

Государство пыталось рост цен контролировать. Наши необольшевики любят говорить о том, что «продразвёрстку ещё царь Николай ввёл», что «продажу по твёрдым ценам ещё царь Николай установил». Да, пытались. В сентябре 1916 года был принят закон, считающий уголовным преступлением завышение цен сверх разумного на товары первой необходимости. Этот закон не применялся. Потому что были свободные суды, никаких трибуналов. А в суде доказать, что эти цены сверх разумного, было практически невозможно. То есть закон этот был только на бумаге, он не применялся. Второе – реквизиции. Реквизиции проходили по твёрдым ценам, но эти цены уже не соответствовали реальным ценам на рынке. А крестьяне отказывались сдавать скот и продукты своего труда по заниженным ценам. Не забудем, что страна была свободная и крестьян против воли никто заставить продавать не мог. Они говорили, что это мясо, этот хлеб, этот скот нужны им в домашнем хозяйстве, и никто не мог его отнять ни по каким ценам. Поэтому реквизиции, которые были введены в ноябре 1916 года, тоже провалились. Власти силой не могли ничего добыть у крестьян.

Для крестьян война, конечно же, тоже была кровью, тоже приходили похоронки. Но не забудем, что в три раза больше, чем похоронок, было писем из лагерей для военнопленных. Переписка же была, соблюдались Гаагские конвенции, всё было нормально. И русские военнопленные писали, что они живут в лагерях неплохо и ждали только, когда война кончится, чтобы вернуться домой. Поэтому в крестьянской среде в общем не чувствовалось в целом войны как тяжёлой беды. Хотя от войны все стали уставать. Жены стали уставать, что мужья на фронте, матери – что сыновья на фронте. В каких-то случаях крестьяне предпочитали не продавать товары, ожидая дальнейшего повышения цен, что тоже затрудняло уже сложившиеся экономические отношения. Но ничего трагичного во время войны в деревне не было.