Саймон Себаг-Монтефиоре - Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви

«Господин Генерал-Порутчик! – отвечала она на следующий день, используя официальный язык. – Я прозьбу Вашу нашла… умеренну в рассуждении заслуг Ваших, мне и Отечеству учиненных». Обратиться с официальным прошением было очень в духе Потёмкина. «Он был единственным из ее фаворитов, кто сам осмелился сделаться ее любовником», – пишет Шарль Массон, в будущем математик при швейцарском дворе и автор скандальных, но совершенно недостоверных мемуаров. Екатерина высоко оценила смелость Потёмкина в своем ответе: «…я приказала заготовить указ о пожаловании Вас Генерал-Адъютантом. Признаюсь, что и сие мне весьма приятно, что доверенность Ваша ко мне такова, что Вы прозьбу Вашу адресовали прямо письмом ко мне, а не искали побочными дорогами» [35]. Именно в этот момент Потёмкин выходит из тени истории и становится одним из самых известных и спорных государственных деятелей своей эпохи.

«Здесь открывается совершенно новое зрелище, – докладывал четвертого марта английский посланник сэр Роберт Ганнинг в Лондон графу Саффолку, министру по делам Северной Европы, увидев при дворе нового генерал-адъютанта, – по мнению моему, заслуживающее более внимания, чем все события, происходившие здесь с самого начала этого царствования». В то время все писали друг другу письма, и теперь все писали о Потёмкине. Дипломаты сгорали от любопытства, потому что, как сразу заметил Ганнинг, Потёмкин был умнее и Орлова, и Васильчикова. Интересно, что всего через несколько дней после того, как Потёмкин был представлен как официальный фаворит, даже иностранцы, не знавшие российскую придворную жизнь досконально, информировали своих королей, что на горизонте появился некто Потёмкин, любовник императрицы, который помогает ей править. «Господин Васильчиков, чье понимание было слишком ограниченно, чтобы допустить, что он имеет какое-либо влияние на дела или пользуется доверием своей возлюбленной, – объяснял Ганнинг, – заменен человеком, несомненно обладающим тем и другим, в высочайшей степени» [36]. Прусский посол граф фон Сольмс пишет Фридриху: «По-видимому Потёмкин ‹…› сделается самым влиятельным лицом в России. Молодость, ум и положительность доставят ему такое значение, каким не пользовался даже Орлов. Григорий Григорьевич будет скоро забыт, и вся фамилия Орловых ниспадет в общий уровень» [37]. Главный союзник России испытывал еще большее отвращение, чем два года назад, когда при дворе появился Васильчиков. Хорошо проинформированный Сольмсом Фридрих Великий пишет своему брату принцу Генриху, высмеивая имя нового фаворита: «генерал Патукин или Тапукин». Однако при этом он признавал, что его приход к власти «может обернуться весьма неблагоприятно для наших дел». Фридрих не изменял себе: «Баба останется бабой, и при женском правлении вагина всегда будет иметь больше влияния, чем твердая политика, направляемая здравым рассудком» [37].

Русские придворные осторожно наблюдали за Потёмкиным, фиксируя каждый шаг нового фаворита, включая его украшения и обстановку в его покоях. Каждая деталь что-то значила, и о каждой они хотели быть осведомлены. Сольмс уже узнал, что появление Потёмкина не встревожило Паниных [39]. «Мне представляется, что сей новый актер станет роль свою играть с великой живостью и со многими переменами, если только утвердится» [40], – писал генерал Петр Панин князю Александру Куракину 7 марта. Очевидно, Панины считали, что смогут использовать Потёмкина для уничтожения влияния Орловых [41]. «Новый генерал-адъютант дежурит постоянно вместо всех других, – писала графиня Сиверс своему мужу, одному из главных чиновников Екатерины. – Говорят, он очень скромен и приятен» [42]. Потёмкин уже приобрел такое влияние, какого никогда не было у Васильчикова. «Если тебе что-нибудь нужно, мой дорогой, – писала графиня Румянцева своему супругу, фельдмаршалу, в армию, – попроси Григория Александровича» [43].

Екатерина делилась со своим другом, бароном Гриммом радостью от того, что избавилась от Васильчикова и обрела Потёмкина: «Я отдалилась от некоего превосходного, но весьма скучного человека, которого немедленно и сама точно не знаю как заменил величайший, забавнейший и приятнейший чудак, какого только можно встретить в нынешнем железном веке» [44].

1774–1776

В любовной истории Екатерины и Потёмкина все было исключительным. Оба они – выдающиеся личности, оказавшиеся в исключительных обстоятельствах. Однако вспыхнувшему между ними роману были свойственны черты, общие для всех романтических историй вплоть до сегодняшнего дня. Их любовь была такой бурной и изнуряющей, что за кипением страстей мы с легкостью забываем: ведь они не только любили друг друга, но в то же время управляли огромной империей, которая сражалась с внешним врагом и была охвачена гражданской войной. Она – императрица, он – подданный, оба – с одинаково «безграничными амбициями». Двор был ареной постоянного соперничества, где ничто не могло укрыться от чужих глаз, и каждый взгляд имел политические последствия. Часто они забывались, дав волю чувствам, но в их истории ни любовь, ни настроение не принадлежали лишь частной жизни – ведь Екатерина всегда оставалась в первую очередь государыней, а Потёмкин с самого первого дня был не просто фаворитом, но подлинным политиком.

По меркам той эпохи любовники были уже не юными людьми – Потёмкину исполнилось тридцать четыре, Екатерина была на десять лет его старше. Но благодаря их несовершенствам эта любовная история трогает нас еще сильнее. К февралю 1774 года Потёмкин уже давно утратил свою красоту Алкивиада. Его причудливый и эффектный облик в равной степени завораживал, устрашал и привлекал современников. Несмотря на огромный рост, его фигура сохраняла грациозность; длинную непослушную шевелюру глубокого каштанового оттенка он иногда прятал под седые парики. Большая голова имела почти грушевидную форму. Голубиная мягкость его профиля, возможно, была причиной того, что Екатерина в письмах часто называла его «голубчиком». Бледное, вытянутое, узкое лицо выражало чувствительность, необычную для такого огромного человека – лицо не генерала, но поэта. Рот был одной из наиболее обаятельных его черт: полные алые губы, крепкие белые зубы (редкое достоинство по тем временам), ямочка на подбородке. Правый глаз был зелено-голубым, левый – незрячим и полуприкрытым, из-за чего порой глаза казались раскосыми. Эта особенность придавала ему странный вид, хотя шведский дипломат Йон Якоб Дженнингс, познакомившийся с ним позднее, писал, что «дефект глаза» был куда менее заметен, чем можно было ожидать. Потёмкин всегда был крайне чувствителен к своему изъяну, что делало его несколько ранимым, зато придавало пиратский шарм его облику. Благодаря этому «дефекту» его диковинная фигура обретала сходство с мифическим существом – Панин прозвал его «Le Borgne» – «слепец», а остальные вслед за Орловыми называли его Циклопом [1].