Сергей Косарев - История и теория криминалистических методик расследования преступлений

Анализируя состояние уголовного судопроизводства в Московском государстве XVI–XVII вв., русский историк права Н. И. Ланге выделял, главным образом в этой связи, имевшиеся некоторые незначительные отличия, существовавшие в порядке расследования уголовных дел [76]: 1) по лихованному обыску; 2) по язычным молкам (одного, двух или трех «языков»); 3) по жалобам потерпевших, в том числе при разбое и татьбе с поличным, тем самым фактически выделяя типичные «следственные ситуации» эпохи позднего средневековья.

Никакого разделения функций полицейских и судебных не было. Должностные лица государства, расследующие преступления, постепенно стали выполнять функции следователя, прокурора и вершителя самого процесса в одном лице.

В царствование Алексея Михайловича Тишайшего (1645–1676), как писал А. А. Квачевский, судья ведает не одно решение дела, он должен, прежде всего, «сыскать допряма», сам открыть истину посредством сыска; суждение и решение подводится под формы, соответствующие розыску, и только соглашение их с этими формами делает приговор правильным. Розыскная система, поглотившая обвинение и обратившая все свои усилия на повальный обыск о лихих людях и пытку, оказывалась грубым полицейским произволом [77].

Для раскрытия преступлений имелось достаточно средств: допрос, в том числе с применением пыток, очная ставка, повальный обыск. Могли проводиться осмотры трупов, а также ран и увечий у живых лиц в присутствии понятых. Известны случаи осмотра разных поземельных угодий с составлением планов [78]. Стороны в инквизиционном следственном процессе средневекового Московского государства были только средством для раскрытия истины.

При осуществлении следственной деятельности торжествовали бюрократия и канцелярское засилье, что неминуемо вело к мздоимству, лихоимству, «ябедничеству».

Как писал Н. И. Ланге, слова «правда» и «справедливость» сделались пустым звуком. «Нравственной болезнью русского народа», наложившей отпечаток на все его дальнейшее развитие, назвал он это состояние [79].

Так, по мере укрепления государства, «розыскной» процесс с его «обысками», «распросными речами», «очными ставками», пытками, всякого рода розыскными справками по приказным и крепостным книгам и кадастровым документам, т. е. со всем арсеналом московского следственного процесса, широко проник в судебное производство [80].

В ряде случаев порядок производства и последовательность проведения следственных действий по конкретным делам о наиболее значимых преступлениях устанавливались специальными царскими указами.

В основном это были дела о государственных преступлениях, т. е. преступлениях против верховной власти (государственная измена, покушение на жизнь и здоровье царя, оскорбление царя, самовольный отъезд за границу, устройство бунта и т. п.), так называемые дела по «слову и делу государеву», по которым следствие проводилось с особой тщательностью. Причем губные учреждения, занимавшиеся в основном расследованием «разбойных» и «татебных» дел, следствие по государственным преступлениям не осуществляли. Человека, объявившего за собой «государево слово и дело», губные старосты должны были незамедлительно направлять к воеводам, которые являлись основным следственным органом в этих случаях.

Характер судопроизводства по государственным преступлениям в XVII в. был строго следственным, хотя еще в XVI в. расправа над политическими противниками была полностью в «государевой воле» и, выговаривая себе право «казнить и опалы класть», Иван Грозный ничего не упоминает о «суде» или «сыске», т. е. в преследовании людей, заподозренных в политических преступлениях, у царей XVI в. была полная свобода от судебных форм.

Первое упоминание о том, что личный царский суд (т. е. суд о «государевых» преступлениях) должен протекать в правовых формах, встречается в крестоцеловальной записи Василия Шуйского, в которой новоизбранный царь (1606 г.) по делам о государственных преступлениях обязуется, в том числе, проверять изветы «всякими сыски накрепко» и устраивать очные ставки («ставить с очей на очи») изветчика с обвиняемым.

Извет являлся начальным моментом судопроизводства по «государевым» делам. Изветы были в большинстве случаев устными. «Приходил ко мне в съезжую избу и извещал государево дело словесно» – так начинаются обычно воеводские «отписки» по делам о государственных преступлениях.

За изветом в таких делах следовал «сыск против извету». Чаще всего царские грамоты предписывали «сыск» проводить последовательно: сначала 1) «распросить накрепко»; потом 2) «распросить у пытки»; и, наконец, 3) «пытать», т. е. проводить допрос под пыткой. Таким образом, государевы грамоты представляли собой сыскные инструкции воеводам по конкретным делам. После «распросов» изветчика и обвиняемого обычно следовали «распросы» свидетелей. Важнейшим событием в производстве по делу о государственном преступлении являлась очная ставка между изветчиком и обвиняемым. В государевых грамотах по делам о политических преступлениях воеводам неизменно предписывается «изветчика» и того, на кого он «извещает», ставить с «очей на очи» и «распрашивать». Повальный обыск в делах о государственных преступлениях широко не применялся. Государевы грамоты обычно предписывали проводить повальный обыск лишь в тех случаях, когда человек, говоривший «непристойные», «затейные» слова, был «уродливый» или «с ума сброден». Главным в расследовании таких дел было исторгнуть признание обвиняемого. Вещественные доказательства использовались редко, несколько чаще использовались различные документы (грамоты, письма).

По окончании «сыска» наступала заключительная стадия судопроизводства – приговор.

Итак, при расследовании «государевых» преступлений воевода был обязан допросить изветчика и обвиняемых, избрать в отношении обвиняемых меру пресечения (если в воеводской «отписке» не было указано на меру пресечения, это рассматривалось как пробел и упущение), провести очные ставки с изветчиком (непроведение очных ставок также влекло для воеводы «выговор» из Москвы), допросить свидетелей. Обо всех своих следственных действиях воевода обязан был донести царю. Нередки были случаи, когда «сыск» в полном объеме изымался у воеводы и переносился в Москву, куда отправлялись и все его участники.

Таким образом, в общие следственные приемы практика расследования дел о государственных преступлениях привнесла ряд существенных особенностей.

Появилась новая разновидность допроса – «распрос у пытки», т. е. допрос под угрозой пыточных истязаний, но без их применения.

Кроме того, практика расследования «государевых» дел выдвинула свидетелей как заурядных участников процесса с решающим иногда значением, облегчила все ограничительные условия для применения пытки, умалила до крайности значение повального обыска, этого господствующего средства в процессе уголовно-розыскном [81].