Александр Чучаев - Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского

Передача имущества – последний акт в мошенничестве. Преступление считается оконченным с момента передачи или уступки имущества или права на него виновному. В некоторых случаях в силу прямого указания закона мошенничество окончено с момента совершения обманных действий.

При мошенничестве второго типа обман направлен к тому, чтобы лишить потерпевшего права требовать возвращения имущества или представления соответствующего эквивалента. Соответственно он заключается в отрицании факта получения имущества, уменьшении эквивалента или в утверждении, что эквивалент уже был представлен либо имущество было передано безвозмездно.

В указанном типе мошенничества заблуждение не имеет уголовно-правового значения и, следовательно, не входит в его состав. Преступление должно считаться оконченным с момента совершения обманных действий.

К числу таких деяний относится присвоение вверенного имущества путем обмана и невозвращение заложенного имущества. «Законодатель, включая в мошенничество подмену вверенного имущества и невозвращение заклада, руководствовался некоторой общей идеей, определившей для него превалирующее значение обмана в случаях присвоений. Эта идея, нам кажется, есть следующая: обман превалирует над моментом простого присвоения, превращая это последнее в мошенничество, там, где он направляется (имеет целью) к тому, чтобы доказать законный titulus права собственности на вверенную вещь. Сообразно этому… мошенничеством могут быть признаваемы все те случаи, когда присвоивший вверенную вещь ложно утверждает, что он приобрел ее в порядке дарения, по договору купли-продажи, в порядке завладения res nullius 62, по наследству. Наоборот, все те случаи, когда присвоивший ложно утверждает, что вещи не получал, что он ее возвратил, что она утрачена от действия сил природы, – все эти случаи останутся присвоением, невзирая на наличность обманных действий» 63.

В проекте Уложения 1885 г. мошенничество не предусматривалось в качестве самостоятельного преступления. Отдельные случаи обманного приобретения чужого имущества его составители отразили в других составах преступлений, распределенных по искусственно образованным группам. Фактически отвергался многовековой опыт, наработанный русским уголовным правом. Достаточно сказать, что авторы проекта не выделяли в качестве самостоятельных и другие формы хищения – кражу, грабеж и разбой.

Такой подход не был воспринят ни теоретиками, ни практиками. Вероятно, в некоторой степени это было обусловлено тем, что в основу кодификации, в частности, были положены имущественные права как объекты посягательства.

Критикуя указанный проект, Сергеевский замечает, что процесс совершенствования уголовно-правовой характеристики мошенничества еще не завершен. Добавим, что защита имущества от мошенников и сегодня требует адекватного отражения в уголовном законе признаков этого преступления, достаточно быстро мимикрирующего под различные гражданско-правовые сделки. Мошенники ловко используют пробелы в регулятивном законодательстве и т. д.

Следовательно, при описании в уголовном законе мошенничества необходимо иметь в виду два обстоятельства: криминологический «портрет» данного деяния и гражданско-правовую характеристику сделок.

Юридическая конструкция мошенничества, разработанная ученым, бесспорно, окажет помощь современному исследователю.

К проблемам уголовно-правового регулирования мошенничества близко примыкают вопросы ответственности за самовольное пользование имуществом, рассмотренные Сергеевским в статье «Самовольное пользование по русскому действующему праву». По его мнению, оно является противоправным, «во-первых, тогда, когда… не основывается ни на праве собственности, ни на праве владения, ни на соответствующих титулах отдельного права пользования, и, во-вторых, когда оно, будучи совершаемо собственником или владельцем имущества, противоречит, однако, праву того лица, которому оно предоставлено. Таким образом, признак противоправности пользования есть всегда один и тот же: отсутствие права на пользование имуществом (а не на само имущество) вообще или в том объеме, в котором пользование фактически совершено» 64.

Автор выделяет шесть форм самовольного пользования имуществом. Первая, элементарная форма, – простое удовлетворение потребностей «при помощи чужой движимой вещи, без потребления самой вещи, без отделения частей ее и без уменьшения цены ее» 65; вторую группу образует то же самое деяние, совершаемое в отношении недвижимой вещи. Третья группа охватывает деяния, заключающиеся в использовании для своих нужд, в том числе и непосредственного потребления, незначительной части «заменимых вещей». Четвертая и пятая группы, охватывая пользование плодами чужого имущества, различаются по признаку движимости последнего. «Шестая группа образуется извлечением выгод из так называемой умственной собственности: издание чужого литературного или художественного произведения, постановка на сцене чужой пьесы и т. д.» 66.

В некоторых случаях самовольное пользование имуществом примыкает к его повреждению либо к хищению. Данное обстоятельство нашло отражение в законодательстве XIX в., в нормативных правовых актах, например, говорилось «о самовольном пользовании чужим имуществом и о повреждении оного», «о похищении и повреждении чужого леса» и т. д.

В связи со сказанным практика испытывала трудности в разграничении указанных деяний, «скиталась здесь без всякого пристанища» (Н. А. Неклюдов).

Сергеевский на основе скрупулезного анализа законодательства пришел к выводу, что это можно сделать только исходя из духа закона. Например, «грань между самовольным пользованием плодами и похищением оных проводится следующим образом: взятие плодов, уже оккупированных 67 хозяином, должно быть признаваемо похищением; взятие плодов, хозяином еще не оккупированных, по общему правилу, составляет самовольное пользование; но если плоды эти представляют собою продукты приложенного к их произведению человеческого труда, то взятие их в значительном количестве приравнивается к похищению. То же правило применяется к охоте или ловле животных…» 68.

По сути, ученый приблизился к современному пониманию предмета экологического преступления, хотя, разумеется, он по вполне понятным причинам не говорит о них.

Статья «Обида по действующему русскому праву», на наш взгляд, – образец глубокого исследования теоретических проблем и законодательного регулирования ответственности за оскорбление, «представляет интересное сочетание теоретических построений с удачным анализом действующего права» 69.