Никита Лютов - Эффективность норм международного трудового права. Монография

Представляется, что резюмировать теоретическую дискуссию о возможности расширительного и динамичного толкования международных договоров в сфере труда можно указанием на необходимость согласия сторон договора (opinio juris) для применения в отношении себя соответствующего толкования. Это согласие необходимо на основании, во-первых, недопустимости нарушения принципа добровольности принятия на себя государствами международных обязательств, и, во-вторых, процитированной ст. 31 Венской конвенции 1969 г., в которой указывается на необходимость согласия сторон относительно содержания практики, дающей основание для толкования договора. В силу многолетней повторяющейся практики общения государств-членов МОТ и СЕ с соответствующими организациями, из которой следует общее согласие (opinio juris) с полномочиями органов данных международных организаций толковать принятые ими международные договоры, можно констатировать сложившийся международный обычай в качестве общего правила в отношении статуса такого толкования. Если государство не согласно с расширительным толкованием той или иной нормы международного договора в сфере труда в отношении себя, для исключения применения этого толкования оно должно доказать собственное последовательное возражение против соответствующего толкования в соответствии с международно-правовой доктриной «постоянного возражения» (англ. – persistent objector rule) 317, за исключением случаев, когда соответствующее толкование следует признать нормой jus cogens.

Теоретические рассуждения о пределах толкования правовых норм, включая международные договоры, приобретают большое практическое значение с точки зрения МТП, когда схожие правовые нормы толкуются различным образом на международном и на национальном уровне. Ярким примером такого рода стало разбирательство по делу К. Маркина в Конституционном Суде России (далее – КС) и в ЕСПЧ в 2009–2012 гг.318 В отношении схожих норм о запрете дискриминации КС и ЕСПЧ пришли к противоположным выводам. КС факта дискриминации не признал, а ЕСПЧ признал, причем, прямо цитируя Определение КС, подверг его аргументацию критике. В результате дело вызывало очень большой резонанс и острую полемику, зачастую не столько академического, сколько политического характера. Председатель КС – В. Д. Зорькин – выступил в «Российской Газете» с программной статьей319, где, защищая позицию КС, подверг резкой критике решение ЕСПЧ, его поддержал его заместитель, видный специалист в области трудового права – С. П. Маврин320, а также другой известный трудовик – начальник Управления Секретариата КС – А. Ф. Нуртдинова321. В поддержку позиции КС выступили и его бывшие Председатель и и.о. председателя – М. В. Баглай и Н. В. Витрук322. Их поддержал и авторитетный юрист-международник Б. Р. Тузмухамедов323. Более того, «для защиты» российской правовой системы от «вторжения» международной юрисдикции в качестве реакции на дело Маркина было предложено два законопроекта324. На Международном форуме по конституционному правосудию В. Д. Зорькин даже озвучил возможность денонсации Россией ЕКПЧ325. Некоторые отечественные юристы резко негативно отреагировали на такую позицию и выступили в защиту приоритета решения ЕСПЧ326. Есть и публикации, не ориентированные на установление «правоты» той или иной стороны «противостояния»327.

С точки зрения права, формального противоречия между Определением КС и Решением ЕСПЧ нет: каждый судебный орган в рамках своих полномочий осуществлял толкование разных правовых актов – Конституции и ЕКПЧ – соответственно. Ситуация с Маркиным была признана не противоречащей Конституции (Определением КС), но противоречащей ЕКПЧ (Решением ЕСПЧ). Приведение российского законодательства в соответствие с требованиями ЕКПЧ не будет противоречить Конституции. Удовлетворение требований заявителя при пересмотре дела должно осуществляться на основании ст. 392 ГПК РФ, закрепившей с конца 2010 г.328 в качестве нового обстоятельства, дающего основание для пересмотра дела, установление ЕСПЧ факта противоречия ЕКПЧ. Соответствующее изменение было сделано в результате Постановления КС по другому делу329. То есть КС сознательно пошел на облегчение применения решений ЕСПЧ в отношении России. Но в деле Маркина ЕСПЧ в своем решении не только дал отличающееся по смыслу толкование аналогичной нормы, но и позволил себе давать оценку тому толкованию Конституции, которое было сделано КС. Мандата на то, чтобы поучать КС, как правильно толковать российскую Конституцию, ЕСПЧ никто не давал. Главные тезисы спорящих сторон, отстаивающих правоту представителей КС и ЕСПЧ, сводятся к тому, что международные договоры с участием России имеют преимущество перед внутренним законодательством, за исключением (позиция КС), либо включая (позиция ЕСПЧ) Конституцию. Специалисты, отстаивающие приоритет международных норм, ссылаются на ст. 27 Венской конвенции 1969 г., в которой говорится о том, что государство «…не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора»330. Специалисты, отстаивающие приоритет Конституции, основываясь на первичности принципа государственного суверенитета, говорят о том, что Конституция не тождественна понятию «внутреннее право» (по Венской конвенции) или «закон» (ч. 4 ст. 15 Конституции), а представляет собой более важное явление – конституционные основы общества. Для обоснования позиции «государственников» приводится прецедентное решение, принятое Федеральным конституционным судом Германии в 2004 г. (так называемое дело Гёргюлю), в п. 35 которого указывается331 следующее: «основной закон имеет целью введение Германии в правовое сообщество мирных и свободных государств, при этом не отказываясь от заложенного в последних словах немецкой конституции суверенитета. Насколько это не противоречит целям приверженности нормам международного права, законодатель, в порядке исключения, не принимает во внимание международное право, если в конкретном случае имеет место нарушение основ, отраженных в конституции». То есть в решении сделано очень осторожное и включающее оговорки заявление о приоритете конституционных основ над международным правом, подлежащее применению лишь в исключительных случаях.

Очевидно, что в данном случае спор вышел за чисто юридические рамки и приобрел мировоззренческий характер. Защитники примата международного права делают акцент на приоритетности защиты прав человека. Защитники примата конституционных основ – на том, что при общей необходимости признания прав человека, последнее слово в точном определении их конкретного содержания должно оставаться за суверенным государством. Российские конституционалисты в своих предложениях пошли дальше немецких коллег, предлагая четко и однозначно закрепить приоритет Конституции над международными договорами. Это можно объяснить как ответную реакцию на достаточно агрессивную позицию ЕСПЧ и других органов СЕ. Эта, как представляется, излишне эмоциональная реакция вызвана некорректным подходом ЕСПЧ, представляющим собой хорошую иллюстрацию того, как органы СЕ безосновательно пытаются действовать в качестве наднациональных структур по аналогии с ЕС, о чем говорилось выше. При этом сама оценка дискриминации, сделанная в конкретном деле Маркина, выглядит более правильной в трактовке ЕСПЧ332, но этому органу следовало проявить значительно ббльшую сдержанность в оценке актов КС. Представляется, что российскому праву следует в данном случае занять позицию, сходную с немецкой: предусмотреть возможность в самых исключительных случаях, если применение ЕКПЧ противоречит основам конституционного строя России, накладывать вето на исполнение решений ЕСПЧ. Но в данном конкретном деле Маркина конституционным основам, в том числе, обеспечению обороноспособности России, ничего не угрожает. Спор между КС и ЕСПЧ по поводу дела Маркина не закончился до сих пор. Ленинградский окружной военный суд 4 февраля 2013 г. отправил запрос по поводу необходимости выполнения решения ЕСПЧ и соответствия ст. 392 ГПК РФ (см. выше) Конституции333. Очень не хотелось бы, чтобы КС по данному поводу принял не политически мотивированное, а чисто правовое решение.