Сборник статей - Сборник научно-практических статей III Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы предпринимательского и корпоративного права в России и за рубежом». РАНХиГС, юридический факультет им. М. М. Сперанского Института п

Вместе с тем, прогрессивный характер предполагавшегося института корпоративного контроля был несомненен. В силу отклоненной ныне нормы ст. 53.3 ГК РФ устанавливались точные критерии корпоративного контроля, при которых выделялись субъекты правоотношения корпоративного контроля (контролирующее лицо и подконтрольное лицо); определялся объект этого правоотношения – «возможность определять действия (решения) такого юридического лица»; а также регламентировался открытый перечень оснований корпоративного контроля в виде положительных презумпций, при наличии которых субъект правоотношения мог быть признан в качестве контролирующего лица: 1) прямое или косвенное преобладание участие в уставном капитале подконтрольного лица; 2) возможность определять избрание (назначение) единоличного исполнительного органа (управляющей организации или управляющего) и (или) более половины состава коллегиального органа управления такого юридического лица; 3) наличие договора, определяющего прав контролирующего лица, позволяющие ему определять условия его действия в гражданском обороте; 4) наличие иной возможности давать указания обязательные для подконтрольного юридического лица.

Однако в практическом плане реализация предполагавшейся нормы в итоге должна была ограничиваться усмотрением суда, так как большинство оснований корпоративного контроля имели оценочный характер. Единственными количественными характеристиками корпоративного контроля являлись количественные показатели относительного (в процентном выражении) и абсолютного (в точном количественном эквиваленте) владения и распоряжения акциями (и (или) долями) хозяйственных обществ и относительный показатель участия в органах управления корпорацией. Все иные показатели имели не просто качественные характеристики (например, условия договора, содержащие властные полномочия контролирующего лица, эффективность которых могла быть оспорена в судебном порядке), но даже в принципе нормы оценочного характера (возможность оказывать решающее воздействие или определять действия).

Все эти факторы в итоге привели к тому, что норма о корпоративном контроле (ст. 53.3 ГК РФ) и ответственности лиц, контролирующих юридическое лицо (ст. 53.4 ГК РФ), не были в введены в содержание реформированного Гражданского кодекса РФ, что вызывает только сожаление по нескольким соображениям. Во-первых, положения непринятой ст. 53.4 впервые предусматривали возможность прямого применения солидарной ответственности контролирующего лица с подконтрольным, что фактически означало бы «прорыв» во введении в отечественный гражданский оборот аналога доктрины «снятия (или прокола) корпоративной вуали», в котором остро нуждается современное состояние рыночных отношений, поскольку использование принципа добросовестности, в частности новых правил о взыскании убытков на основании п. 4 ст. 10 ГК РФ, в данном случае не позволяет восстановить нарушенное имущественное состояние потерпевших. Во-вторых, положения об обращении взыскания на контролирующее лицо имеют существенное значение в экономическом обороте, значительно расширяя круг ответственных лиц, в отношении которых может быть применена санкция ст. 53.1 ГК РФ. В частности, это может означать возможность требования подконтрольным лицом взыскания убытков с контролирующего лица, что приобретает существенное значение в отношениях внутри группы лиц, к соглашениям которых неприменимы антимонопольные ограничения (п. 7 ст. 11 ЗоЗК). В-третьих, устраняются из оборота также случаи возможности восстановления имущественного положения потерпевших в случаях косвенного контроля в группе лиц (части 8 и 9 ст. 9 ЗоЗК), когда меры ответственности могут быть реализованы посредством обязательства из возмещения вреда. В итоге отсутствие в Гражданском кодексе РФ специального института корпоративной ответственности существенно обедняет современный юридический оборот. Остается только надеяться на то, что положения проекта изменений в ГК РФ о корпоративном контроле и корпоративной ответственности все же будут включены в гражданское законодательство в скорректированном виде спустя некоторое время, так как в них существует острая потребность.

Вместе с тем, в антимонопольном законодательстве уже используется устоявшаяся система критериев корпоративного контроля, регламентированная в отношении антиконкурентных соглашений, согласованных действий, координации экономической деятельности и сделок по экономической концентрации. При этом если в отношении основного базового критерия корпоративного контроля, в качестве которого выступает распоряжение более чем 50 % общего количества голосов, приходящихся на голосующие акции (доли), составляющие уставный (складочный) капитал юридического лица (п. 1 ч. 8 ст. 11 ЗоЗК), то в отношении второго признака – «осуществление функций исполнительного органа юридического лица» – возникает та же претензия: этот критерий имеет выраженный оценочный характер, так как степень влияния на подконтрольное лицо имеет качественную, а не количественную характеристику, и в практической плоскости может быть установлена только при наличии специальной доказательной базы только в юрисдикционном (судебном) порядке. Вероятно, для целей антимонопольного законодательства подобный подход является вполне приемлемым, так как при наличии в российском антимонопольном регулировании института «группа лиц» значение понятия «корпоративный контроль» несколько размывается, потому что для антимонопольного регулирования на передний план выдвигается не степень корпоративного контроля, а собственно наличие самого факта существования такого контроля.

Однако в правовом регулировании экономической концентрации, под которой п. 21 ст. 4 ЗоЗК понимает сделки, иные действия, осуществление которых оказывает влияние на состояние конкуренции, антимонопольное законодательство устанавливает ряд критериев контроля, которые имеют не только корпоративное, но и иное содержание. Комплексный анализ статей 27, 28 и 29 ЗоЗК позволяет установить легитимированную правовую систему критериев рыночной власти, косвенно выраженную через правовые критерии, положенные в основу государственного контроля за экономической концентрацией, которая строится на трех группах критериев.

Первую группу критериев составляют имущественные критерии контроля, влияющие на степень рыночной власти, к которым относятся: а) суммарная стоимость активов коммерческих и финансовых организаций (ст. ст. 27, 28 и 29 ЗоЗК); б) суммарная выручка коммерческих организаций за определенный временной интервал (ст. ст. 27 и 28 ЗоЗК); в) суммарная стоимость активов результирующего субъекта экономической концентрации и его группы лиц (ч.1 ст. 28 ЗоЗК); г) балансовая стоимость имущества, приобретаемого или получаемого в собственность, пользование или во владение хозяйствующим субъектом (группой лиц) (п. 7 ч. 1 ст. 28 ЗоЗК); д) производственные средства коммерческих и некоммерческих организаций как объект сделки по экономической концентрации (ч. 1 ст. 26 ЗоЗК); е) нематериальные активы, по правовому режиму приравненные к имущественным активам, российских коммерческих и некоммерческих организаций как объект сделки по экономической концентрации (ч. 1 ст. 26 ЗоЗК).