Светлана Махлина - Лекции по семиотике культуры и лингвистике

Коллегой Лазаря Осиповича Резникова был Виктор Александрович Штофф (1915–1984) – советский философ, доктор философских наук (с 1964), профессор (с 1966). Окончил философский факультет ЛГУ (1937) и аспирантуру (1941). Вел педагогическую и научно-исследовательскую работу в вузах (с 1937), с 1945 – на философском факультете ЛГУ. Заведующий кафедрой философии Института повышения квалификации преподавателей общественных наук при ЛГУ (с 1967). Область научных исследований – теория познания, методология научных исследований и философские вопросы естествознания. Проблемы моделирования связывал со знаковостью.

Самым значительным явлением в области семиотики этого периода была Московско-тартуская школа, объединявшая представителей двух городов – Москвы и Тарту. Нередко эту школу называют тартуско-московской. [26] Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа: [Сб.]. – М., 1994. Основные представители: Ю. М. Лотман, З. Г. Минц, Б. М. Гаспаров, Б. Ф. Егоров, Л. Мялль (Тарту), В. В. Иванов, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский, А. М. Пятигорский, И. И. Ревзин, М. И. Лекомцев, Г. А. Лесскис (Москва). Ведущую роль играли Ю. М. Лотман и В. В. Иванов. Несмотря на то, что многие ее участники жили в Ленинграде, Риге, Вильнюсе, Ереване, центром ее был Тарту, вернее, Тартуский университет и его кафедра русской литературы, возглавляемая Ю. М. Лотманом. Около 10 лет в Москве работал кружок (или семинар), как пишет М. Л. Гаспаров, похожий на филиал Московско-Тартуской школы: сперва в Инязе, потом у А. К. Жолковского, потом у Е. М. Мелетинского. По мнению Лотмана, Тарту оказался выгодным местом встречи московской и ленинградской филологической школ. Москвичи, как правило, пришли в семиотику от лингвистики. Но все они в какой-то мере занимались литературоведением. Группа в Тарту, возглавляемая Ю. М. Лотманом и З. Г. Минц – литературоведы, занимавшиеся лингвистикой. Оба эти направления соединились в интересе к языку как генератору текстов в культурном контексте. Различение школ обозначилось в начале ХХ века. В Москве образовался Московский лингвистический кружок, в Петрограде – Ленинграде – функционировал ОПОЯЗ, где доминирующим было литературоведение (Эйхенбаум, Жирмунский, Томашевский, Пумпянский, Бахтин, Фрейденберг, Пропп, Тынянов, Гуковский). Работа в Тарту Бодуэна де Куртене как бы представляла собой историческое предвестие Тартуской семиотики. Симбиоз двух традиций оказался плодотворным, отражая биполярность всей русской культуры.

Московские представители – профессиональные лингвисты, хотя у каждого была своя специальность: В. В. Иванов – хеттолог, В. Н. Топоров – балтист и индолог, И. А. Ревзин – германист, Ю. Лекомцев – специалист по вьетнамскому языку, Зализняк и Б. А. Успенский – слависты. Все они занимались разными подходами к семиотике, но впоследствии в основном занимались семиотическим анализом художественного текста и мифологии. Эта область получила название «вторичные моделирующие системы», в отличие от «первичной моделирующей системы», представляющей собой естественный язык.

Как писал Б. А. Успенский: «Если москвичи – лингвисты, в какой-то мере занявшиеся литературоведением, то представители тартуской группы – литературоведы, занявшиеся лингвистикой» (ТГУ, 1987).

В 1962 году прошел симпозиум по структурному изучению знаковых систем в Москве, положивший начало выпуску «Трудов по знаковым системам» (начавших выходить с 1964 г. – всего выпущено 25 томов) и конференций, проходивших сначала в Кяэрику, затем в Тарту. Впоследствии материалы Тартуских летних школ публиковались под заголовком «Летняя школа по вторичным моделирующим системам» (было их всего 5 – с 1964 по 1973 гг.). Название «вторичные моделирующие системы» возникло, чтобы избежать возраставшей критики, с одной стороны, с другой – знаковые системы понимались как моделирующие частные аспекты действительности, надстраивающиеся над первичной моделирующей системой – языком.

Московско-тартуская школа как бы представала семиотическим феноменом, в котором направление исследований, формы работы, стиль научного общения представляли собой своего рода семиотический код, отличавшийся от всей обстановки в стране, имея определенную знаковую ценность в культуре, в которой он формировался и функционировал. Семиотические принципы исследований Московско-тартуской школы были изоморфны обстоятельствам в стране. Герметизм школы поддерживался эзотерическим научным языком. Но интерес к изданиям был чрезвычайно велик как в Советском Союзе, так и за рубежом.

Особенность Московско-тартуской школы – она представляла возможность для междисциплинарного сотрудничества: историки и лингвисты, музыковеды и этнографы, математики и биологи общались в рамках общего языка. Таковы были особенности Московско-тартуской школы в 60-е гг. В 70-е гг. и внешние условия работы, и внутренние механизмы общения начали изменяться. В 1973 г. Летние школы прекратились, «Труды по знаковым системам» были сокращены по объему, что повлияло на характер изданий. Связано это было с ухудшимися условиями культурного и идеологического климата. В 80-е–90-е гг. идеология, захлестнувшая науку, сменила знак на противоположный. И сегодня представители Московско-тартуской школы продолжают свои исследования, уже не связанные единым центром.

Временные границы школы – начало 60 – конец 70-х годов. Практически к 1986 году школа прекратила свое существование. [27] Лотман Ю. М. и ТМШ. – М., 1994. С. 275. Вскоре возникло разочарование в семиотике. А. М. Пятигорский писал: «Семиотика превратилась в такой кухонный комбайн, куда можно запихнуть все что угодно» (Пятигорский А. М. интервью «Я был для Лотмана…»). В статье «Заметки из 90-х о семиотике 60-х годов» он пишет о том, что «господствовала тенденция (которая мне тогда очень нравилась) принимать за теорию метод описания объекта, а с другой стороны приписывать этому методу онтологические характеристики. Так, метод бинарных оппозиций превращался из рабочего метода описания чуть ли не в закон природы описываемого объекта». Все упиралось в то, что, как указывал Ю. И. Левин в статье, посвященной 25-летию школы, «не оправдались надежды на отыскание семиотического философского камня, т. е. универсальной отмычки, метода, аппарата, который бы позволил описать и понять с единой точки зрения если не вообще все семиотические явления и объекты знаковой природы, то, хотя бы объекты определенного, достаточно широкого класса (миф, поэзия и т. д.) Не оправдались надежды на построения достаточно строгой, богатой и при этом действующей модели «культуры вообще» (ТГУ, 1987. С. 10).

В дальнейшем каждый из представителей школы применяет ее методы в области своих научных интересов, но школы как таковой не существует.