Светлана Махлина - Лекции по семиотике культуры и лингвистике

Перестройка чудесным образом все изменила в духовной жизни общества. Все ранее запретное стали печатать. Книги и статьи по семиотике стали обильно печататься, появились на книжном рынке. Новое издательство – Школа «Языки русской культуры» интенсивно пропагандирует труды по семиотике. Начинается активная волна интереса к семиотическим исследованиям. Появляются новые диссертации, написанные под влиянием семиотических идей, и защита их уже не подвергается остракизму. Теперь уже диапазон семиотических исследований еще больше расширяется. На Западе постмодернизм целиком строится на семиотической базе. Ж. Деррида, Ж. Делез, Ф. Гваттари и многие другие столпы постмодернизма строят свои работы сплошь на семиотических терминах.

Однако, многие представители семиотики оказываются за границей. Это понятно. Жизнь в стране становится трудной. А на Западе им создают необходимые условия для работы. Многим из них теперь представляется, что семиотика как наука выдохлась. И вот уже растет разочарование и неприятие идей семиотики как изнутри, так и вне ее.

31 марта 2000 года в газете «Известия» появляется маленькая заметочка под названием «Знак беды. Гонкуровский лауреат Мишель Турнье призывает держаться подальше от торфяных болот». Речь идет о романе Мишеля Турнье «Лесной царь», получившего Гонкуровскую премию в 1970 году. В 2000 году она вышла на русском языке. Сюжет взят из древнегерманских легенд о таинственном похитителе детей, который хорошо известен в России по балладе Гете, переведенной Жуковским «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой». Однако действие романа перенесено во Вторую мировую войну. «Лесным Царем» оказывается французский военнопленный Авель Тиффож, извращенец – педофил. Однако этого персонажа возбуждают не просто детские тела, а знаки, которые он должен на них расшифровать. Автор статьи, Лев Данилкин пишет: «Тиффож, таким образом, – педофил-семиотик (семиотика – модная во времена написания романа наука о знаковых системах)». И делает затем следующий вывод: «фашизм у Турнье – своего рода учение о знаковых системах (строящееся на предпочтении одних формальных признаков другим – арийского типа – еврейскому)». На самом деле можно поспорить с трактовкой романа замечательного и тонкого романиста, как раз прославившегося печальным гуманизмом, сопереживающего своим героям и видящего все страшные и неприглядные стороны жизни, в которой все же есть радость и прелесть бытия, давно печатавшегося у нас на страницах журнала «Иностранная литература», автора многих интереснейших романов, повестей и рассказов. Довольно неточное прочтение смысла романа приводит к неожиданному и эпатажному выводу: «…в 1970 году появилась книга, которая в романной форме показала, к чему ведет семиотика, если перенести ее идеи на человеческий материал. Всякий структуралист может кончить людоедством – не буквальным, так символическим».

Понятно, что «всякий структуралист», как любой ученый, отнюдь не заряжен на людоедство. Но ведь если есть такой взгляд на семиотику, значит он чем-то оправдан. А оправдан он тем, что пора великих и интересных исследований на первый взгляд прошла. У нас теперь печатают переводные издания по семиотике как раз тех лет, когда западные идеи были закрыты от нас железным занавесом. Работы интересные, ставшие классическими. Да и обилие современных отечественных работ, получивших доступ к публикации, как правило, произведения отнюдь не современные. Чувствуется определенная усталость, накопленная семиотикой. Итак, третий и последний кризис? Неужели семиотика не вписывается в систему современного научного знания и должна быть забыта как интересный и плодотворный, но изживший себя эксперимент? Думается, что поминки по семиотике преждевременны.

С уверенностью можно прогнозировать, что, несмотря на кризисы и спады, семиотика входит важным компонентом в систему современного научного знания и в будущем ее, несомненно ждут великие открытия и завоевания.

Тем более, что у нас в стране продолжает работать Георгий Степанович Кнабе (1920) – филолог, культуролог. Поступил в ИФЛИ в 1938. С III курса ушел добровольцем на фронт (1941). Вернувшись, окончил МГУ (1943). Кандидатская дис. посвящена сравнительному анализу фр. и лат. яз. (1955); докторская дис. – анализу творчества Тацита (1983). Долгое время заведовал каф. иностр. языков во ВГИКЕ, с 1992 – профессор Российского Государственного Гуманитарного университета, главный научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований (ИВГИ) при РГГУ. Основной круг интересов – античность, а также преломление в современной культуре античности. Много работ посвящено семиотическим аспектам разных явлений культуры: повседневности, быта, массовым формам художественной культуры и т. п.

Говоря о современном развитии семиотики, нельзя не вспомнить Михаила Бенеаминовича Ямпольского (1949) – киновед и культуролог. В 1971 г. окончил французское отделение романо-германского факультета МГПИ им. Ленина. Работал в НИИ теории и истории кино (ныне НИИ киноискусства) переводчиком, редактором, затем научным сотрудником. В 1977 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Воспитательные и образовательные функции курса философии в средней школе Франции». С 1990 г. – доктор искусствоведения. Тема диссертации – «Проблема интертекстуальности в кинематографе». Сотрудник лаборатории постклассических исследований Института философии РАН, автор работ по вопросам киноискусства, семиотики, европейской культуры XVIII–XX веков. Работы Ямпольского переведены на основные европейские языки. В настоящее время живет и работает в США, преподает в Нью-Йоркском университете. В соавторстве с А. К. Жолковским в 1994 г. издана книга «Бабель».

Автор более 200 работ по вопросам киноискусства, семиотики, европейской культуры XVIII–XX веков. Работы Ямпольского переведены на основные европейские языки. В книге «Память Тиресия» проводится детальный анализ ассоциативных связей, возникающих в результате прочтения фильма как художественного текста. В основе авторской концепции лежит понятие текстуальной аномалии, т. е. такого места в тексте, где смысл затемнен и тем самым нарушен миметизм чтения. Однако именно в таких случаях возникают богатые возможности для семиотики и, в частности, для теории интертекстуальности, в рамках которой работает автор. На первый план здесь выходит анализ цитат, гиперцитат, вытесненных источников, анаграмм и т. п., выводящих к интертексту, проясняющему присутствие однотипных текстуальных аномалий в различных произведениях и таким образом неявно участвующему в формировании смысла. Особенно важен такой подход для прояснения изобразительного ряда авангардных фильмов, использующих усложненный язык.