Юрий Ладохин - Русское невероятное. Фантасмагории от Александра Грина до Саши Соколова. Из цикла «Филология для эрудитов»

Во фразах «первач у запруд» и «стрелецкой жбан» видна не только писательская характеристика образа жизни загульного «стихоплета», но создаваемый ими своеобразный контраст между первой, ироничной частью стихотворения и его философской концовкой, наполненной светлой грустью и надеждой: «Не жив я, но умер. Чисты мои, как Брахмапутра, // Лохмотья и помыслы – убыло с ними забот. // Скажите, а что, неужели, как прежде, поутру // На тыквах блестит, как на лбах у загонщиков, пот?» [Там же, С.416]. И тогда становится немного понятно, почему писатель зашифровал в тексте произведения другое – библейское имя охотника Якова Паламахтерова – Иаков Алфеев (так звали одного из двенадцати апостолов, который проповедовал идеи Христа в Иудее, Газе, Елевферополе и в 60-м году н.э. был распят на кресте в египетском городе Острацине).

В романе «Между собакой и волком», где решительно соединяется предельный авангардизм с русским сказом и фольклорными преданиями, сюжет практически отсутствует. Поэтому сведения о попытках охотника Паламахтерова покорить высоты невозможного найти нелегко. Но попробуем. И обратимся прямо к его поэтическим запискам. В одной из них («Заговор») он пишет о, видимо, неслучайном видении : «У Сороки – боли, у Вороны – боли, // У Собаки – быстрей заживи. // Шел по синему свету Человек-инвалид, // Костыли его были в крови. // Шли по синему снегу его костыли, // И мерещился Бог в облаках, // И в то время, как Ливия гибла в пыли, // Нидерланды неслись на коньках» [Там же, С.183]. В другой («Философская») говорит о пути от суеты к просветлению: «Неразбериха – неизбывный грех // Эпох, страстей, философов досужих. // Какой меня преследовал успех, // Что я не разбирался в них во всех, // Вернее разбирался, но все хуже. // Когда ж мне путь познанья опостыл // И опостынул город неспокойный, // Я сделался охотником простым, // А уж потом заделался запойным, // Со взором просветленным и пустым» [Там же, С.186]. В третьей («Портрет знакомого егеря») – о надежде: «Ты бродяга, ты – странник, // Лохматник хромой. // Странен край твой на грани // Меж светом и тьмой //… Ты – заядлый волшебник, // Ты кудесник хоть плачь, // Но не плачь, есть решебник // Всех на свете задач» [Там же, С.286]…

Небольшой комментарий: вы, конечно, заметили постоянный рефрен стихотворных записок, который звучит как «между собакой и волком». Волк и собака в мифологии – посредники между небесным и подземным миром, между светом и тьмой. А выражение «inter camen et lupum» (с его калькой на французском языке «entre chien et loup») означает сумерки. Об этом напоминает и эпиграф к роману, взятый Соколовым из «Евгения Онегина»: «Люблю я дружеские враки // И дружеский бокал вина // Порою той, что назван а // Пора меж волка и собаки» [Там же, С.11]. Во время выступления в Южнокалифорнийском университете на симпозиуме, посвященном творчеству Иосифа Бродского и Саши Соколова («Palissandr – c`est moi»), автор романа «Между собакой и волком» произнес фразу: «Ты – говоришь. Я – кричу. Ибо чем, кроме крика, рассеять нам тут окрестную мглу» [Соколов 1992, С.264]. Думается, именно этим во многом можно объяснить такое трепетное отношение егерей Заитильщины к Свету («Меж собакою»): «Меж собакою и волком // У плакучих ив // Егерь выронил иголку, // Дырку не зашив. // Он в траве руками шарил, // В молодой траве // И нашел какой-то шарик // В этой мураве. //… Неожиданно от шара // Свет пошел – да-да, // Пригляделись – то Стожаров // Главная звезда. // И на той звезде туманной, // Взорами горя, // Много правды необманной // Знают егеря» [Соколов 2014, С.298, 299].

2.2. Постижение тайны смыслов. Столкновение с Ничто.

Стремление человека к достижению невероятного, невозможного нередко тесно связано с постижением им сущности вещей и явлений, столкновением с Ничто . Об этом – слова математика и философа Василия Налимова: «Тот поиск смыслов, который ведет личность, приводит ее к соприкосновению с предельной реальностью Мира. И, соприкоснувшись с границей, отделяющей нашу реальность от того, что нам представляется нереальным, человек может иногда воспользоваться тем, что физики называют „туннельным эффектом“ и оказаться по ту сторону непосредственно непреодолимого барьера» [Налимов 1989].

Размышляет о нелегкой задаче постижения тайны смыслов один из главных персонажей рассказа Эдгара По «Падение дома Эшеров» – друг владельца усадьбы: «Что же именно, подумал я, – что именно так удручает меня, когда я смотрю на дом Эшера?» Я не мог разрешить этой тайны; не мог разобраться в тумане нахлынувших на меня смутных впечатлений. Пришлось удовольствоваться ничего не объясняющим выводом, что известные сочетания весьма естественных предметов могут влиять на нас особым образом, но исследовать это влияние – задача непосильная для нашего ума» [По 2015, С.120]. Но герой рассказа себя несколько недооценивает. Мысль о каком-то суеверном страхе людей перед этой усадьбой и неоднозначное впечатление от отражения дома в приусадебном пруду, приводят его к неожиданному выводу: «Быть может, только этим и объясняется странная фантазия, появившаяся у меня, когда я перевел взгляд с отражения на усадьбу, – фантазия настолько смешная, так что и упоминать бы о ней не стоило, если бы она не свидетельствовала об осаждавших меня ощущениях. Мне почудилось, будто и дом и вся усадьба окружены совершенно особенной, только им присущей тяжелой атмосферой, нисколько не похожей на окружающий вольный воздух, словно над гниющими деревьями, ветхой стеной, молчаливым прудом стояли какие-то загадочные испарения, смутные, едва уловимые, но удушливые» [Там же, С.122, 123]. Дотошный исследователь, герой рассказа пророчески называет и возможную причину будущего обрушения фамильного дома Эшеров: «Впрочем, кроме этих признаков ветхости, ничто не говорило о грозящем разрушении. И только очень внимательный наблюдатель заметил бы легкую, чуть видную трещину, которая, начинаясь под крышей на фасаде здания, шла по стене зигзагами, исчезая потом в мутных водах пруда» [Там же, С.123].

Впрочем, это причина, так сказать, технологическая, была и более глубокая, связанная с мистическими воззрениями владельца усадьбы – Родерика Эшера. Эта вера в сверхъестественное усилилась после смерти его единственного родного существа – сестры Магдалины. Потеря любимой сестры ввергло его в тяжелейшую депрессию еще и вследствие его неизъяснимой уверенности в том, что ее похоронили живой. Скорбный дух Родерика осязаемо отражался в его живописных опытах: «На меня по крайней мере при обстоятельствах, в которых я находился, чисто абстрактные концепции, которые этот ипохондрик набрасывал на полотно, производили впечатление невыносимо зловещее, какого я никогда не испытывал, рассматривая яркие, но слишком определенные фантазии Фюзели. Одно из фантасмагорических созданий моего друга, но столь отвлеченное, как остальные, я попытаюсь описать, хотя слова дадут о нем лишь слабое представление. Небольшая картина изображала внутренность бесконечно длинного сводчатого коридора, или туннеля с низкими стенами, гладкими и белыми, без всяких впадин и выступов. Некоторые детали рисунка ясно показывали, что туннель лежал на огромной глубине под землею. Он не сообщался с поверхностью посредством какого-либо выхода, и не было заметно ни факела, ни другого источника искусственного света, – а между тем поток ярких лучей струился в него, все заполняя зловещим и неестественно ярким светом» [Там же, С.128, 129].