Галина Гампер - История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли (сборник)

Теперь, когда «религиозная тирания» грубо вмешалась в его собственную жизнь, Шелли укрепляется в своей решимости бороться против всякой нетерпимости, и прежде всего религиозной. «Друг мой, я клянусь и, если изменю когда-нибудь своей клятве, да поразит меня Бесконечность, – пишет он Хоггу. – Клянусь никогда не прощать нетерпимости. В принципе я не допускаю мести, но это единственный случай, когда я нахожу месть законной. Я посвящу себя этой борьбе. Нетерпимость разрушает общество, она питает самые грубые предрассудки. О, как бы я желал быть мстителем, быть тем, кто сокрушает демона, низвергая его в его родной ад, быть, наконец, тем, кто установит господство Терпимости на всем свете… Я надеюсь дать некоторое удовлетворение этому ненасытному стремлению в своих стихах. Из них ты увидишь и поймешь, какую рану нанесло мне чудовище». Вскоре Шелли послал Хоггу стихотворение «Жертва ханжества». Ненависть его к власти, которую религия имеет над умами и чувствами людей, безгранична, он готов скорее «умереть с проклятием на устах», чем быть ее рабом. Этот пафос искупает наивность стихотворения.

Только благодаря Элизабет Филд-плейс не казался Шелли окончательно чужим домом, а ожидание скорой встречи с Хоггом несколько примиряло его со всем остальным миром. Эти два любимых им человека должны в свою очередь полюбить друг друга – по логике Шелли, это было необходимо и неизбежно. Он приложил к этому все силы.

После каникул Перси вернулся в Оксфорд. Снова они засиживались с Хоггом за полночь – споры, книги, планы, мечты…

Уже в эти студенческие дни проявилась главная черта Шелли. Какая бы несправедливость ни происходила в стране, Шелли всегда был на стороне пострадавших. Он принял активное участие в общественном протесте демократически настроенных литераторов против преследования журнала «Экзаминер» – одного из самых смелых периодических изданий тех лет. Издателем журнала был Джон Хент, а редактором, которому принадлежала львиная доля всех трудов и публикаций, – его младший брат Ли Хент. Они стремились приблизить журнал к славным традициям английских периодических изданий XVIII века, и это им, безусловно, удалось. Все годы своего существования – с 1808-го по 1821-й – «Экзаминер» оставался самым деятельным поборником свободы совести и мнений. Ли Хент никогда не был ни политическим мыслителем, ни стратегом, ни истинным философом или ученым, но зато он всегда оставался деятельным, глубоко заинтересованным в литературе человеком, а любая низость и несправедливость неизменно вызывали его возмущение, и тогда он, отбросив соображения осторожности, высказывался со всей силой искренности.

24 февраля 1811 года «Экзаминер» перепечатал из одной провинциальной газеты материалы о телесных наказаниях в английской армии, за что братья Хенты были обвинены «в клевете» и преданы суду, но под давлением общественного мнения на этот раз избежали тюрьмы.

Одновременно с судьбой Хентов Шелли в эти месяцы глубоко волновала судьба ирландского журналиста Питера Финнерти, который еще в 1797 году был впервые заключен в тюрьму за критику правительства, а теперь, в 1811 году, снова выступил с обличительным письмом, адресованным к Лорду Канцлеру. Письмо это опубликовали в «Морнинг кроникл»; в нем говорилось о тирании, о жестокости административных мер в Ирландии во время восстания и многом другом. Финнерти снова был осужден на одиннадцать месяцев заключения в Линкольнской тюрьме. Вся передовая Англия ответила протестом на эту жестокость и беззаконие. Состоялась встреча «друзей свободы печати» под председательством известного деятеля партии радикалов сэра Фрэнсиса Бредетта. На этой встрече была открыта подписка в пользу жертв тирании.

Местная оксфордская газета «Университи гарольд» организовала студенческую демонстрацию; участники ее выкрикивали один лозунг – «Финнерти энд Либерти» [5] «Финнерти и Свобода». . Все это помогло получить значительную сумму в пользу заключенного в тюрьму журналиста. Первые гинеи поступили от мистера Перси Биши Шелли. Более существенную помощь Шелли надеялся оказать после публикации спешно заканчиваемой поэмы – сатиры, посвященной несчастьям Ирландии, непрекращавшимся со времени Акта об Унии. Она называлась «Поэтическое эссе о существующем положении вещей».

Статья Ли Хента в защиту Финнерти произвела сильное впечатление на Шелли, и он решился написать отважному публицисту. Шелли высказывает Ли Хенту свое искреннее восхищение и называет его одним из самых бесстрашных просветителей общественной мысли: «Хотя я не знаком с Вами лично, я обращаюсь к Вам как к другу свободы. Мой отец – член парламента, и достигнув 21 года, я займу его место. Ответственность, которую возлагает на меня мое пребывание в университете, не позволяет публично заявить обо всем, что я думаю; но, я надеюсь, придет время, когда все мои усилия будут направлены на достижение свободы».

С 1810 года общественная жизнь в Англии несколько оживилась, возобновилось движение радикалов, приостановленное волной антиреволюционного террора конца 90-х годов и шовинистическими настроениями военного времени.

Часы, свободные от университетских занятий, Шелли посвящал сочинению сатир и памфлетов, недостатка в материале не было. Взять хотя бы государственный долг – за годы войны с Францией он достиг фантастической цифры: 864 822 441 фунта стерлингов. Часть долга покрывалась займами, остальное взималось с граждан в виде увеличения старых налогов и введения новых. В полтора раза был повышен налог на соль, на 50 процентов – на стекло, возросли налоги на кирпич, черепицу, уксус, сидр и т. п. Короче говоря, в Англии в эти годы был самый высокий в Европе уровень налогов – 3 фунта 2 шиллинга в год на душу населения. Были повышены таможенные пошлины на многие товары – ром, водку, кофе, чай, какао, фрукты, шелк, дерево и т. д. Но даже из всего этого не складывалась сумма, необходимая, чтобы погасить государственный долг.

Питт вынужден был обложить налогами имущие классы – случай небывалый в истории Англии: были введены налоги на слуг, на кареты, на часы, на парфюмерию и т. п.

Введение налога на предметы роскоши вызвало, конечно, раздражение аристократов. Образовалась даже своеобразная «оппозиция».

Многих больше всего почему-то возмутил налог на пудру. Герцог Норфолк в знак протеста перестал пудриться сам и запретил употреблять пудру своим слугам, а герцог Бедфорд, наоборот, приказал пудрить даже хвосты своим лошадям, выражая этим презрение к налогу.

В качестве экстраординарной меры Питту пришлось вынести на обсуждение парламента предложение о подоходном налоге и, несмотря на бурю негодования, все-таки провести закон, утверждающий этот налог. Он распространялся на любого, чьи доходы превышали 60 фунтов стерлингов. Несмотря на это, крупные землевладельцы, купцы и промышленники продолжали наживаться на продолжающихся военных поставках. Последствия континентальной блокады, предпринятой Наполеоном для подрыва экономического могущества Англии, лишь временно снизили доходы господствующих классов. Все же основные тяготы легли на средние и главным образом низшие слои, так как цены на ввозимые в Англию товары сразу повысились. Особенно тяжело сказалось на положении трудящихся новое повышение цен на хлеб – английского хлеба не хватало, ввоз был затруднен и всё возраставшими сложностями судоходства, и увеличивающимися хлебными пошлинами, английский экспорт в годы блокады – с 1806 года – начал резко снижаться. В 1809 году в Англии начался торгово-промышленный кризис и, следовательно, особенно жестокая безработица. В промышленных центрах ширилось движение луддитов. На фабрики врывались уже не маленькие группы бунтовщиков, а хорошо вооруженные отряды. Рассказывали, что по ночам они, словно солдаты, проводили учения. «…В первом ряду стояли мушкетеры – 10 в ряд, за ними второй ряд был вооружен пистолями, третий – копьями и секирами, затем уже шла невооруженная армия». Но самое большое восхищение в народе вызывали те, кто громил машины кувалдами. Перед такими отрядами в 100 и даже 300 человек оказывались порой бессильными даже вызываемые для охраны фабрик войска. Сколько ни пытались власти поймать «генерала» Лудда, сколько ни засылали своих шпионов к луддистам, всё было напрасно. Популярность генерала Лудда затмила даже славу Робина Гуда. В северной Англии в те годы родилась песенка: