Дэйл Бредесен - Нестареющий мозг

Сделав все возможное, чтобы устранить воспаление, дефицит питательных веществ и токсичное воздействие, нужно приступить к следующему шагу, а именно: восстановить утраченные синапсы, защитить новые и уже имеющиеся. Исследования различных групп помогли выявить компоненты, активизирующие процессы формирования синапсов, но об этом мы поговорим чуть позже.

Вы, наверное, заметили, что моя программа кардинальным образом отличается от рецепта на лекарство. Развитие комплексных хронических заболеваний, таких как болезнь Альцгеймера, провоцирует множество факторов, поэтому оптимальное лечение требует устранения всех виновников, т. е. индивидуального подхода, а не универсальной таблетки. Следовать протоколу ReCODE сложнее, чем проглотить пилюлю. И эффективнее. Это не единичный выстрел по конкретной проблеме, а оружие массового поражения, направленное против множества причин когнитивного снижения.

Изучение работы головного мозга похоже на увлекательное путешествие, полное побед и поражений. Наша одиссея началась в лаборатории с распада выращенных в пробирке мозговых клеток и в конечном итоге привела в клинику, где нам посчастливилось видеть радость людей, возвращающихся к нормальной жизни. Однако смерть микроскопической клетки – не веский аргумент, поэтому данная глава посвящена «снотворной» теме, а именно детальному описанию научных исследований. Моя жена – очень хороший семейный врач, но даже она начинала зевать, когда я вдавался в подробности. Бывало и так, что она засыпала, а я продолжал разговаривать сам с собой…

Мне хотелось бы познакомить вас с природой болезни Альцгеймера. Тридцать лет исследований привели к тому, что совместно с коллегами я смог выявить механизмы нейродегенерации и разработать биологическую основу протокола ReCODE. Различные аспекты данной научной работы освещены в более чем 200 статьях. Как и моя жена, вы, наверное, захотите пропустить эту главу и сразу перейти к клиническим испытаниям и лечению (главы 7-11). Но кто знает, может, среди вас найдутся и те, кто всерьез интересуется наукой.

Будучи студентом-первокурсником, я случайно наткнулся на книгу физика и инженера Дина Вулдриджа [6] Фамилия Вулдриджа соответствует букве W в названии компании TRW, пионера в области аэрокосмического и электронного бизнеса. «Механизмы мозга» (The Machinery of the Brain ). Несколькими месяцами ранее я беззаботно катался на серфе на Гавайях с моими друзьями из серф-клуба Greenback. А потом променял рев волн у побережья Гонолулу на гранит науки и поступил в Калифорнийский технологический институт, где выдающиеся умы бьются над разгадкой тайн черных дыр и темных пространств, над вопросами молекулярной генетики и психофизиологии расщепленного мозга, получают Нобелевские премии и вдохновляют создателей знаменитого сериала «Теория большого взрыва». Благодаря Вулдриджу и учебе в университете я узнал о насекомых, чье поведение обусловлено генами, а не мышлением, о физиологии электросудорожной терапии, о полушариях головного мозга, способных думать независимо друг от друга, словно у вас в голове живут два существа! Это было настолько увлекательно, что я твердо решил посвятить свою жизнь изучению головного мозга.

В 1970-х годах биолог Сеймур Бензер, один из моих любимых преподавателей, в ходе исследований на дрозофилах – крошечных плодовых мухах, которые вьются над перезрелыми бананами на нашей кухне, сумел выявить гены, лежащие в основе поведения. Это было невероятно! Ему удалось со 100 % точностью определить ген, отвечающий за обучение и память (первое открытие в своем роде). Мух-мутантов, у которых данный ген отсутствовал, окрестили «остолопами». Молекулярные биологи умеют давать новым генам и мутациям запоминающиеся названия! Затем Бензер открыл ген, заставляющий плодовых мух спать днем и бодрствовать ночью, потом еще один, который позволяет самцам спариваться (называется «ноу-хау»), тот, что оставляет их в полном неведении, как ухаживать за самками, тот, что вызывает гомосексуальность, и, наконец, ген, провоцирующий дегенерацию мозга, наподобие той, что мы наблюдаем у пациентов с болезнью Альцгеймера. Идентифицировав по одному гену в каждой группе, Бензер смог вывить белки, кодирующие эти гены [7] Гены состоят из четырех основных компонентов, которые обозначаются заглавными буквами: А, Г, Т, Ц. Их различные комбинации кодируют строительные блоки белков. Таким образов, выявив гены и их мутации, Бензер смог определить белок, который кодирует каждый ген. , и проследить, что именно делает каждый белок и в каком участке мозга. В результате были сформулированы молекулярные механизмы обучения и памяти, суточного ритма (подчиненные биологическим часам), сексуального поведения и многие другие функции мозга мух.

К тому моменту – начало 1970-х годов – я работал в химической лаборатории и изучал триплетные молекулы, квантовую механику и пути передачи энергии. Я искал ответ на один единственный вопрос: можем ли мы, следуя примеру Бензера, на основе мозговых функций установившего генетическую природу поведения дрозофил, понять первопричины заболеваний головного мозга, таких, как болезнь Альцгеймера, Паркинсона, Лу Герига [8] Боковой амиотрофический склероз – БАС. , а затем, применив полученные знания, разработать первое эффективное лечение?

Тогда я понял: мне нужно покинуть стены научной лаборатории и снова сесть за парту, чтобы детально изучить болезни головного мозга. Прежде всего меня интересовали внутренняя картина и ход развития нейродегенеративных заболеваний (болезни Альцгеймера, Паркинсона, Лу Герига и других), а также нейропатологические изменения головного мозга. Только так можно было понять лежащие в их основе фундаментальные механизмы. Чтобы разработать эффективное оружие, следует для начала изучить «врага» со всех сторон.

В те годы царила эра доктора Маркуса Уэлби, и в медицинских школах «штамповали» врачей общей практики. Страна жила лозунгом: «Каждой семье – по семейному врачу», поэтому люди, желавшие не только лечить, но и проводить биомедицинские исследования, относились ко второму сорту. Один из экзаменаторов, преподаватель «прогрессивного» университета, сказал, что я выкину свою жизнь на помойку, если оставлю научную деятельность и стану врачом. Я удивился: разве обширные знания вкупе с сочувствием к пациентам не способны дать больший результат? На что он махнул рукой и ответил: «Я-то думал, вы хотите изменить мир». Мне, 21-летнему наивному парню, было дико слышать, что врачи «не способны менять мир». По иронии судьбы, девять лет спустя, уже после окончания медицинской школы при Университете Дьюка, я, проходя резидентуру по терапии все в том же Университете Дьюка и параллельно резидентуру по неврологии в Калифорнийском университете в Сан-Франциско, услышал в свой адрес очередную критику. Меня назвали «клиницистом, мечтающим о фундаментальных исследованиях».