Василий Розанов - О Понимании

Таким образом, создавая истины, на которых покоится математика, разум не обобщает только наблюдаемое им в природе; и содержащееся в этих истинах не есть только отражение содержащегося в действительном мире. Образуя их, он проявляет некоторое творчество, и объекты их – существующие только в сознании сочетания элементов, наблюдаемых в природе в других отношениях. Ничего подобного нет в учении о всеобщей связи причины со следствием; здесь объект изучения – не созданное творческим мышлением человека, но факт внешнего мира , подлежащий утверждению или отрицанию, но не изменению. Каким путем образовалась в разуме уверенность в существовании этого закона? Он не доказан им с помощью какого-либо сложного процесса мышления как необходимое постоянное соотношение между явлениями, но усмотрен им в природе как факт постоянный до сих пор для наблюдающего. Разум не понимает, почему явления неизменно должны быть связаны между собою, не понимает даже, почему они вообще бывают соединены между собою. Закон этот не выведен дедуктивно из какого-либо еще более общего закона, он не вытекает ни из какого другого, высшего и основного порядка бытия. Он сам есть этот порядок, усматриваемый повсюду и всегда наблюдающим (но не мыслящим) разумом. В этом постоянстве его обнаружения и лежит единственная причина уверенности разума в необходимости его неизменного и безусловного существования; т. е. он образовался в сознании с помощью индукции через простое перечисление.

Не переступает ли разум за границы допускаемого, умозаключая от постоянства факта к его необходимости и порядок бытия называя законом его? Несомненно, переступает. Закон есть то, что лежит в основе порядка и производит его; но не самый этот порядок, служащий только внешним обнаружением скрытого в природе вещей закона. Факт, что все до сих пор наблюдавшиеся явления имели свою причину, мог бы тогда лишь служить доказательством неизменного постоянства причинной связи, если бы границы наблюдаемого совпадали с границами существующего; индукция через простое перечисление только тогда может дать вывод всеобщего положения, когда она имеет характер исчерпывающий. Таковы ли наблюдения, на которых покоится закон всеобщей связи причины со следствием? Ясно, что нет: не исследовано еще все будущее, и в прошедшем – только ничтожный уголок Космоса. В вопросе о всеобщности причинной связи между явлениями сделанные уже наблюдения более ничтожны в сравнении с теми, которые остается еще сделать, чем наблюдения над цветом лебедей, сделанные до открытия Австралии, в сравнении с теми наблюдениями, которые были произведены после открытия этой части света; а с тем вместе и умозаключение, что «все существующее имеет свою причину», менее достоверно и научно, чем умозаключение, долго считавшееся непогрешимым и после открытия Австралии оказавшееся ошибочным, что «все лебеди белы».

Но если таким образом индукция через простое перечисление не в состоянии дать достоверного и всеобщего знания, то не может ли она дать по крайней мере какого-нибудь знания? Можно утвердительно сказать, что нет. Все, что дает в результате этот метод, – это гипотеза, которая как для подтверждения, так и для отрицания своего нуждается в других методах. Факт, что все до сих пор известное имело и имеет свою причину, дает одну только возможность поставить вопрос: «не имеет ли и все остальное существующее свою причину?» И даже исчерпывающая индукция, правда дающая в результате знание истинное и всеобщее, не может дать научного разрешения этого вопроса, которое не только описывало бы существующее, но также и объясняло бы его. Пока же индукция не имеет этого исчерпывающего характера, до тех пор не только научного, но и никакого знания не может она дать по самой природе своей.

Таким образом, мнимая аксиома о существовании всеобщей причинной связи между явлениями есть не более как гипотеза, и мнимый закон, эту связь выражающий, – не более как предположение. Устанавливая эту гипотетичность, мы не предрешаем направление будущего возможного знания, но указываем только на недостаточность знания существующего. Низведение считавшегося за аксиому к простой догадке не потому совершено, что возможно отрицание ее содержания, но потому, что невозможно утверждение.

Спрашивается, что же придает нашему разуму такую твердую уверенность в неизменном существовании этой связи между всеми явлениями? Что знание это не есть врожденное – это ясно из сказанного выше вообще о предполагаемых врожденных идеях: их нет в разуме, потому что в нем нет сознания о существовании того, к чему они относятся. Идея, что все соединено между собою причинною связью, не есть идея предопытная, потому что только в опыте открывается для человека существование самых явлений, соединяемых этою связью.

Поэтому твердость убеждения во всеобщности этой связи есть твердость предубеждения, никогда не находившего себе противоречия в фактах; оно не имеет в своем основаниях никаких особенных, непреложных и незыблемых процессов познавания. В справедливости этого можно убедиться, глубже вдумываясь в сущность причинной связи и возможно отвлекаясь от наблюдаемых явлений: не только в таком отвлечении причинная связь перестает казаться естественною и необходимою, но, напротив, она становится загадочным и необъяснимым фактом, едва вероятным и трудно мыслимым: кажется гораздо более простым существование всех вещей и явлений отдельно и независимо, друг возле друга, но не друг с другом.

Этот предполагаемый закон всеобщей причинной связи между явлениями признается обыкновенно основою, на которой покоится индуктивное изучение природы. Не трудно заметить ошибочность этого мнения. И в самом деле, с помощью индукции изучается не явление причинности в Космосе, но открываются причины отдельных моментов в жизни этого Космоса; не познается взаимное сцепление существующего как целого, но обнаруживаются скрытые факты, производящие некоторые отдельные изменения в этом существующем. И для того чтобы совершить это открытие, нет необходимости в законе всеобщей причинной связи между явлениями, нет даже необходимости, чтобы эта связь существовала в непосредственно изучаемом: достаточно, если она предполагается как возможная. Не трудно убедиться в этом: пусть наблюдается в природе какое-нибудь явление; чтобы изучить его происхождение, для разума довольно поставить вопрос: многое из происходящего в природе (все до сих пор испытанное) имеет свою причину, – не имеет ли также свою причину и это явление, теперь наблюдаемое? Это суждение есть единственное, которое разум вправе сделать на основании индукции через простое перечисление, и оно вполне достаточно, чтобы побудить его к дальнейшему изучению происхождения данного наблюдаемого явления. Самое же изучение совершается с помощью методов, которые всецело покоятся на определении причинности и есть не более как следствия, дедуктивно выводимые из этого определения. Правильно совершаясь, это изучение необходимо обнаружит причину наблюдаемого явления, если она существует, или покажет его самосущность, если этой причины нет.