Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 8

Сравним это понятие причинности с выше раскрытыми понятиями физического и психического: ясно, что полная несравнимость содержания и типа бытия этих двух областей навсегда исключает возможность установления между ними причинного равенства, и кажется поэтому, что причинная связь между ними невозможна. Она уже потому невозможна – говорят нам, – что в телесном мире всякое изменение сводится к движению атомов, а по закону causa aequat effectum движение может возникнуть только из движения и вызвать только движение. Такому бытию, как психическое, которого, по самому понятию его, нельзя представить как движение атомов, нет места в телесном мире, ни в качестве причины, ни в качестве следствия. Физический мир является совершенно замкнутым причинным целым, и понятие психофизической причинности должно быть решительно отвергнуто.

Вплоть до этого пункта аргументация для многих является неуязвимой, и ее выводы совершенно бесспорными. Но на этом, очевидно, остановиться нельзя. Раз физический мир образует замкнутое причинное целое, то и психический мир должен быть таким же, если он вообще подчиняется всеобщему закону причинности; всякое психическое изменение предполагает тогда другое психическое бывание, как свою причину, и это создает необходимость дополнять известное душевное бытие целой массой неизвестного. Более того, если должна быть сделана понятной видимость причинной связи между психическим и физическим – а это здесь нас больше всего интересует, – то границы душевной жизни придется раздвинуть так же далеко, как простирается известный нам физический мир, т. е. замена психофизической причинности параллелизмом ведет к принципу Спинозы: «omnia, quamvis diversis gradibus, animata sunt», или к учению о всеобщей одушевленности.

Правда, есть люди, которые, отрицая психофизическую причинность, не хотят ничего и слышать о параллелизме в этой форме, и они, пожалуй, правы, пока в своем принципе видят только «эмпирический постулат» 4 4 Wundt I. с. 26 и сл. , который в отдельных случаях подтверждается опытом и сохраняет свое значение для некоторых специальных исследований. Но параллелизм в этом смысле нас здесь вовсе не интересует, так как он с самого начала должен отказаться от замены психофизической причинности, да и вообще, по меньшей мере, оставить открытым вопрос о причинной обусловленности психической жизни. До тех пор, пока мы стоим на почве психофизической причинности, факты вынуждают нас признать, что наша душевная жизнь может испытывать влияние всякого материального процесса и действительно испытывает его во время его восприятия. Мы предполагаем причинную связь между звездами и световым ощущением, которое мы получаем, так же, как между пером в нашей руке и осязательными ощущениями, которые оно, по-видимому, вызывает. И если необходимо объяснить хотя бы видимость этой причинности, направленной от физических явлений к психическим, то мы не можем ограничиться предположением, что световые лучи, исходящие от звезд, вызывают известные действия в центральной нервной системе, и что только последние сопровождаются соответствующими ощущениями света. Нет, весь ряд физических процессов между центральной нервной системой и звездой должен иметь свою психическую сторону, чтобы могла быть восстановлена непрерывная причинная цепь психических процессов. Мы должны, значит, верить и в то – я возьму как можно более парадоксальный пример, – что если некоторое количество алкоголя изменяет наше душевное «настроение», то каждая отдельная капля алкоголя должна сопровождаться психическими процессами, создающими наше настроение, и что эти «духи алкоголя» должно быть, в свою очередь, созданы душевной жизнью, связанной с веществами, из которых добывается алкоголь, и т. д., и т. д., ибо психический причинный ряд не может нигде обрываться – точно так же, как ряд физический.

Одним словом, так как мы первоначально допустили, что ни одно тело не может быть объектом возможного восприятия, если оно не способно воздействовать на нашу душевную жизнь и если мы хотим не только изгнать психофизическую причинность, но и чем- нибудь заменить ее, то мы должны решиться на допущение замкнутого причинно-психического целого и мыслить каждое доступное восприятию тело одушевленным. Иначе его восприятие было бы чудом, разрывающим всеобщую причинную связь. Поэтому, как ни справедливо разграничение между параллелизмом, как эмпирическим постулатом, и панпсихизмом, как метафизической теорией, но столь же несомненно и то, что заместителем причинности параллелизм может явиться только в виде учения о всеобщей одушевленности.

Но может ли он в этом виде действительно заменить собою причинность и не приводит ли он именно по отношению к этой задаче, продуманной последовательно и до конца, к невозможным допущениям?

Многих отпугнет уже одно требование признать одушевленность всех тел, доступных восприятию или же связанных причинно с воспринимаемым телом. Однако, здесь нельзя усмотреть вывода, который логически приводит параллелизм к абсурду. Можно называть фантастическим учение о всеобщей одушевленности, но нельзя считать ее немыслимой, как немыслима при старых наших предпосылках психофизическая причинность. Ее нельзя и опровергнуть на основании отдельных фактов. Всякое допущение чужой душевной жизни основано на заключениях по аналогии, и никогда нельзя утверждать, что воспринимаемое тело обладает качествами, которые делают абсолютно немыслимой его одушевленность.

Говорят, что исключение психических воздействий на тело и допущение замкнутой физической причинности в такой степени механизирует всякую, особенно человеческую жизнь, что могли бы отпасть волевые решения и чувства, в которых мы видим причины поступков, и, несмотря на то, телесный процесс не изменился бы 5 5 Так думает L. Busse. «Leib und Seele». Zeitschrift für Philosophie und philos. Kritik. Том 114 (1899). Стр. 13. . Но это мнение столь же неверно, как и другое, утверждающее, что непосредственное воздействие духа на дух обнаружилось бы и в том случае, если бы мы случайно не имели ни восприятия, ни сознания внешних воздействий 6 6 Sigwart. «Logik». II, 2 изд. (1893), стр. 542. . Напротив, параллелизм как раз и запрещает подобные выводы. Ведь если все физические процессы имеют свою психическую сторону, то с теми или иными частными телесными процессами столь же необходимо связаны совершенно определенные душевные процессы, как они необходимо порождались бы ими с причинной точки зрения; и обратно, в нашем духе может проявиться лишь то, что имеет свою причину в психической стороне тел, которые мы, оставаясь верными психофизической причинности, считали бы за непосредственную причину внешнего восприятия. Следовательно, при отрицании психического воздействия на тело ни малейшей подробности в душевной жизни нельзя мыслить иначе, чем она есть, не допуская неизбежно при этом соответствующего изменения в физическом мире; и с другой стороны, построение замкнутого причинно-психического целого никогда не позволит допустить такую передачу мыслей, результаты которой не сопровождаются внешними восприятиями тел, считающихся их причиной. С признанием параллелизма люди, конечно, обращаются, с одной стороны, в автоматы, т. е. в части чистого механизма (motus et quies), а с другой, – в члены всеобщего, непосредственного суггестивного целого (intellectus infinitus), но это лишь изменяет интерпретацию бывания, а все факты сохраняют при этом в деталях совершенно ту же необходимость, как и в причинном истолковании.