Коллектив авторов - Идеи и числа. Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований

Отсюда следует, что нынешнее подобие science policy в России вообще игнорирует фундаментальные особенности философии и гуманитаристики, а потому нуждается в том, чтобы его остановили впредь до проведения необходимого ликбеза и коррекции подходов к оценке, которая сама по себе составляет научную проблему. Но одновременно это и проблема управленческая, в чем-то даже антропологическая: надо иметь видовые особенности, чтобы внедрять методики, в развитых странах запрещенные к использованию (в том числе на законодательном уровне) как искусственно модифицирующие исследовательский ланшафт. Ситуация одновременно и провоцирующая на глубинный пересмотр ряда позиций, но и политически острая. Поэтому тексты, написанные на втором этапе, еще более развели (но и соединили) форматы академического рассуждения и публицистики с риторическими фигурами речи и острыми высказываниями. Если для кого-то это недостаток, то для нашего проекта это одна из целей: показать, что философия актуальна (в обычном смысле этого слова), только когда не стесняется острых тем и живого языка.

Когда готовилась первая книга по проекту, были два названия: «Измерение философии» и «Идеи и числа». Тогда выбрали первый вариант. Но потом оказалось, что под это название как раз лучше подходят тексты, написанные в 2013 году и вошедшие в первый раздел. Соответственно, второй раздел назван «Идеи и числа», хотя в основном состоит из текстов первой книги. В третий раздел «Science policy от отечественного производителя» мы специально вынесли тексты, в большей степени содержащие отклики на события последнего (на тот момент) времени и на развернувшиеся тогда дискуссии. К сожалению, многое из написанного тогда не утратило своей актуальности и сейчас.

Исследование проведено на базе Института философии РАН в рамках проекта «Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований» (Грант РГНФ N 11-03-00442 а). Авторский состав проекта: А.Н. Баранов – доктор филологических наук, заведующий Отделом экспериментальной лексикографии Института русского языка РАН; А.А. Гусейнов – академик РАН, директор Института философии РАН; Н.И. Лапин, член-кор. РАН, руководитель Центра изучения социокультурных изменений Института философии РАН; Н.В. Мотрошилова – доктор философских наук, главный научный сотрудник Института философии РАН; А.П. Огурцов – доктор философских наук, Институт философии РАН; А.В. Рубцов – руководитель проекта, руководитель Центра философских исследований идеологических процессов Института философии РАН; Б.Г. Юдин – членкор. РАН, главный научный сотрудник Института философии РАН; А.Ф. Яковлева – ученый секретарь Института философии РАН.

Авторы разделов и глав:

А.Н. Баранов – Главы 9, 11

А.А. Гусейнов – Главы 2, 12

Н.В. Мотрошилова – Главы 4, 6, 8, 10

А.П. Огурцов – Главы 3, 7

А.В. Рубцов – Вместо предисловия, главы 1,2, 12

Б.Г. Юдин – Глава 5

Есть два взгляда на взаимоотношения философии и социальной науки, с одной стороны, и власти, политики, инстанций управления – с другой.

Первый взгляд более традиционен и академичен: философский и собственно научный подход предполагает максимальное дистанцирование от «злобы дня», от соблазнительных игр с властью и втянутости в политическое, что, как считается, гарантирует искомую объективность понимания и беспристрастность в оценках. В свою очередь, здесь также можно усмотреть две основные ветви: либо относиться к власти и политическому отстраненно, в качестве объективного и незаинтересованного наблюдателя-аналитика – либо вовсе избегать этих тем и заниматься предметами заведомо аполитичными, всего связанного с властью чурающимися по определению.

Другой взгляд предполагает известную включенность в процесс – в режиме экспертизы, креативного сопровождения или даже непосредственного участия в политике и управлении, например, с целью обеспечить взгляд изнутри, понимание процессов на основе собственного опыта. Здесь может иметь место также обычная гражданская позиция, не позволяющая выключаться по сугубо моральным соображениям или, например, в силу темперамента. Иными словами, включенное наблюдение может также сопровождаться прямым вмешательством в объект с целью выяснения его реакций, возможностей и пр. – почти в режиме эксперимента.

В обеих позициях есть свои плюсы и минусы, свои сильные и слабые стороны, однако скорее всего это альтернатива для личности, но не для профессии. Каждый вправе выбирать интеллектуальную, исследовательскую, наконец, просто жизненную стратегию, но для вида занятий или рода деятельности это, очевидно, позиции взаимодополняющие. Здесь не нужны даже логические рассуждения – достаточно взглянуть на историю мысли и понять, что обе традиции представлены такими именами, работами, школами и системами, что исключить какую-либо из них не представляется возможным без фатальных потерь.

Более того, в этом плане есть известная динамика. Так, после Маркса мыслить социально-политическую теорию и практику как изолированные процессы так же трудно, как представить современную, неклассическую физику без позиции наблюдателя. Постсовременная парадигма и вовсе исходит из срастания знания и власти, хотя и очень по-разному, скажем, от Мишеля Фуко («знание – власть»), Жан-Франсуа Лиотара до Ричарда Рорти. Хотя еще задолго до этого такой контакт имел место, начиная с античности, через такие фигуры, как Маккиавелли и вплоть до Карла Шмитта, взаимодействие которого с нацизмом не помешало стать одним из классиков в теории политического, в наше время, пожалуй, едва ли не самым актуализированным.

Но есть особая линия взаимоотношений философии и социогуманитарного знания как института с властью и системами управления. Это отношения сугубо функциональные, организационные, во многом просто административные и экономические. Все это бывало и бывает очень по-разному, причем как в историческом времени, так и в политическом пространстве. Интеллектуальная активность нуждается в ресурсном обеспечении, в инфраструктуре, наконец, в самой санкции на существование. Если даже вообразить себе идеальный вариант совершенно самостоятельного, самодостаточного, ни от чего и ни от кого не зависящего и ни в чем, кроме средств письма и существования, не нуждающегося интеллектуала, то и здесь мы столкнемся со своего рода нулевым, предельным случаем, пустым множеством – надо, как минимум, чтобы тебя не трогали, а это тоже вырожденный вариант все той же санкции. Еще раз, это случай идеальный и скорее даже теоретический: более реально использование интеллектуалами изощренных и множественных техник ухода от такого контроля. В конце концов, каждый, считающий, что он делает именно и только то, что хочет, всегда хотя бы мысленно тестирует ситуацию, зондирует для себя пределы возможного и знает, куда именно он не ходит и что там бывает. И соответственно, оценивает свои перспективы такого хождения на «суды нечестивых», «за флажки» и т. п. Это как решать для себя, какую пытку ты выдержишь, а какую нет (соблазн здесь тоже подходит, хотя это не совсем тот случай, поскольку честно считать себя совершенно несоблазняемым не так уже и трудно, особенно, когда никто не соблазняет).