Ольга Столярова - Исследования науки в перспективе онтологического поворота. Монография

Но философия может обратить «ловушку истории» в «ценность истории». Априоризм как двуликий Янус может обернуться не формальной, а категориальной стороной. И даже включить в себя историю. Эволюция феноменологии Гуссерля – хороший тому пример. Если в работе «Философия как строгая наука» философии предписывалось держаться подальше от «естественнонаучного объективизма» с одной стороны и «философии мировоззрений» с другой стороны, то в «Кризисе европейских наук» [81] Husserl. E. Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomenologie: Eine Einleitung in die phänomenologische Philosophie. Philosophia I. 1936. 77-176. Цит. по русскоязычному изданию: Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию. Пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб, 2004. историзм, присущий «философии мировоззрений», восстанавливается в правах. В принципе, возможность историзма изначально содержится в категориальном синтезе.

Согласно Канту, синтезирующая деятельность рассудка осуществляется как стягивание многообразия чувственного опыта в единство понятия (предмета). В этом синтезе можно выделить два аспекта – цель (движение-как-энтелехия, то есть само понятие как результат синтеза) и процесс (движение-как-энергия, то есть деятельность, которая обладает внутренней длительностью). Исходя из теории Канта, то, что мы знаем в качестве объекта есть результат деятельности трансцендентальной субъективности, и в этом смысле, данный результат историчен, он является не точкой отсчета, а последней фазой субъективного конструирования как движения-к-цели.

Телеологическая деятельность трансцендентальной субъективности становится отправным пунктом как немецкой классической философии, исследующей «объективную историю» духа, так и неокантианских концепций, в которых предмет познания предстает как функция внутреннего времени коллективного трансцендентального субъекта. Остановимся для начала на неокантианской концепции науки и философии, поскольку «историческая фаза» феноменологии Гуссерля, о которой будет сказано впоследствии, является во многом развитием именно неокантианских интенций. Неокантианская концепция научного знания декларативно историческая. Как известно, неокантианцы противопоставляют свое понимание научного знания, с одной стороны, «абстрактным концепциям» (главная мишень Эрнста Кассирера – «эмпирицизм», который фиксирует опытные «отдельности», но не прослеживает генетические связи между ними), а, с другой стороны, спекулятивному идеализму, который слишком увлекся метафизическими рассуждениями, оторванными от реальной науки в ее развитии. Замысел неокантианской философии состоял в том, чтобы, принимая во внимание науку и ее исторические результаты, предложить философское обоснование науки, которое, рефлексивно, будет обосновывать и саму философию.

Неокантианцы имели дело с теми же вопросами и проблемами, поставленными естествознанием в конце XIX – начале XX в., которые волновали Гуссерля, Джеймса, Фреге, Рассела, Уайтхеда и других философов, пытавшихся заново продумать взаимоотношения науки и философии, исходя из нового естественнонаучного материала. На повестке дня стоял вопрос физиологии и экспериментальной психологии: как посредством опыта и его математического описания судить о возможности опыта и его математического описания. Конечно, вопрос об эмпирическом обосновании эмпирической науки задавался и раньше, еще на первых порах ее становления (он составлял предмет спора рационалистов и эмпириков), но задавался абстрактно, и лишь только во второй половине XIX в., как пишет Гуссерль, для которого этот вопрос приобретает особую важность, «среда феноменальности» превращается в научную тему: «над ней работают новые науки: психология (к которой принадлежит большая часть физиологии) и феноменология» [82] Гуссерль Э. Философия как строгая наука. С. 148. . С опытным исследованием текучей «среды феноменальности» тесно связан был и другой вопрос – об интуиции пространства и времени. Как известно, Кант полагал, и до второй половины XIX в. это не требовало масштабного пересмотра, что пространственный и временной порядок принадлежит не вещественному миру, а структуре трансцендентальной субъективности и «накладывается» на чувственный опыт, превращая материю опыта в последовательность объектов «во времени» и рядоположенность их «в пространстве». Причем в кантовском понимании пространство и время не конструируются, а являются условиями конструирования, так как они уже заранее даны трансцендентальному субъекту.

Априорный характер пространства и времени был поставлен под сомнение, когда были открыты неевклидовы геометрии и принцип относительности. Неевклидовы геометрии разрушили представление Канта и его последователей о том, что единственный (всеобщий и необходимый) способ пространственного упорядочения наших восприятий должен принимать чистую форму трехмерного евклидова пространства. Релятивизация времени (следовала из принципа относительности Лоренца, Пуанкаре, Минковского, Эйнштейна) таким же образом проблематизировала представление Канта о чистой форме внутреннего чувства (времени), совпадающей с абсолютным временем ньютоновской механики. Но если априорные условия математики (и основывающихся на ней естественных наук) находятся в зависимости от исторических результатов самих точных и естественных наук, то можно ли говорить об их априорном характере?

Физик и физиолог Гельмгольц полагал, что нет. Гельмгольц предложил так называемую «натуралистическую» интерпретацию возможности неевклидовых геометрий. Исследуя пространственное восприятие, Гельмгольц пришел к выводу, что априорный характер пространственного восприятия – не что иное, как субъективная форма интуиции, которая отчасти обуславливается физиологическими особенностями человека как природного существа и отчасти его приспособлением к природному миру (миру твердых тел и плоскостей). С этой точки зрения, неевклидовы геометрии отличаются от евклидовой тем, что не согласуются с опытом непосредственно. Но само наличие неевклидовых геометрий свидетельствует о том, что некоторые особенности внутреннего строения человеческого чувственного аппарата позволяют достичь неевклидовой наглядности. Так, Гельмгольц доказывал, что при определенных условиях зрительное пространство может оказаться неевклидовым. Как пишет Р.Карнап, «Гельмгольц верил… что, если ребенок или даже взрослый будет достаточно подготовлен с помощью опытов, включающих поведение тел в неевклидовом мире, он будет в состоянии зрительно представить неевклидову структуру с той же самой легкостью, с какой сейчас может представить евклидову структуру» [83] Карнап Р. Философские основания физики. М., 2006. С. 235. .