Юрий Стрелец - Смысл жизни человека: от истории к вечности

Поистине правы были, хотя бы в этом отношении, марксисты, когда упрекали Фейербаха в недиалектичности, в метафизичности (да-да, нетнет, а что сверх того, то от лукавого…). Вера, якобы, целиком причастна злу, а любовь – добру. Но мало ли примеров того, что и любовь «свидетельствует о своей ограниченности, пристрастии и нетерпимости», которые приписываются Фейербахом только вере? При таком рассудочноарифметическом (а не метафизическом, в подлинном смысле слова) подходе и действительно «можно» оторвать веру от любви, как Бога от человека.

Фейербах упрекает христианство за то, что «оно не поднялось до той высоты, чтобы понимать любовь абсолютно. И оно не могло достичь этой свободы, раз оно есть – религия – и поэтому любовь осталась в подчинении у веры». 261 261 Там же. – С.301.

Фейербаху известен высший принцип христианства: «Бог есть любовь». «Но противоречие между верой и любовью, – подчеркивает он, – заключено уже в этом положении. Любовь есть только предикат, а бог – субъект… В предикате я проявляю любовь, а в субъекте – веру. Любовь не наполняет всего моего духа… Поэтому я не могу не терять из виду или мысль о любви, или мысль о субъекте и должен жертвовать то любовью ради личности бога, то личностью бога ради любви». 262 262 Там же. – С.302.

Выход из этого, явно мнимого противоречия, построенного по схеме «или-или», видится Фейербаху в обратном положении: «любовь есть бог, любовь есть абсолютное существо». 263 263 Там же. – С.302. Таким образом, у Фейербаха из мнимого противоречия вытекает мнимое доказательство того, что им предполагалось заранее. Это тот случай, когда форма кирпичей предполагает и форму здания.

«Мы доказали, что содержание и предмет религии совершенно человеческие, доказали, что теологическая тайна есть антропология, а тайна божественной сущности есть сущность человеческая». 264 264 Там же. – С.308. Так, пытаясь «оторвать» человека от Бога, как его же превращенной сущности, Фейербах обожествляет человека, придает антропологии теологический характер. «Гони абсолютное в дверь, оно войдет в окно…»

Абсолютное содержание культуры человека, его нравственности составляет ничем не заменимый фундамент практической жизни, и, если его не связывать с трансцендентным источником, то неизбежно придется связать с земным, а здесь столкнуться с фактом всегда относительного осуществления Абсолюта. Он, как будто, везде и нигде, постулируется, но не проявляется. Общее, скажите вы, существует не иначе, как в конкретном, через конкретное? Абсолютное же – не просто общее, это необходимое, как нравственный закон обязательный для всех и всегда. Его не сведешь к согласованию интересов, к соглашению: абсолютное конституируется только Абсолютом, происходит только от него, как живое рождается лишь от живого. Поэтому решение может быть двояким: либо абсолютное обусловлено трансцендентным основанием жизни – Богом, либо таковым его «назначает» человек, и религия возвращается в своей простой, если не сказать примитивной, форме фетишизма, где фетиш – человек.

Вполне логично отсюда вытекает его самодостаточность в качестве высшего жизненного Субъекта, полнота бытия которого – счастье – есть последняя и высшая цель. Так Фейербах утверждает эвдемонизм как исчерпывающее объяснение высших устремлений человека, смысла его жизни.

В работе «Эвдемонизм» 265 265 Фейербах Л. Избранные философские произведения: в 2 т. М., 1955.Т.1.С.578-641. Л.Фейербах пишет: «То, что живет, – любит, хотя бы только себя и свою жизнь; хочет жить, потому что оно живет;

хочет быть, потому что оно есть; но, заметьте, хочет быть только здоровым и счастливым, ибо только счастливое бытие с точки зрения живого, ощущающего, желающего существа, только оно является желанным, любимым бытием». 266 266 Там же. – С.578.

Отсюда, «любое стремление есть стремление к счастью»»; свободной становится воля «только в смысле и во имя стремления к счастью…» и там, где существо перестает желать счастья, там оно перестает желать вообще, там оно впадает в слабоумие и идиотизм». 267 267 там же. – С.579-580. В подтверждение своей позиции Фейербах ссылается на своих многочисленных предшественников, разделявших эту позицию (Гельвеций, Локк, Мальбранш и др.).

«Только великие немецкие спекулятивные философы выдумали какую-то отличную от стремления к счастью и, больше того, – независимую и абстрактную волю, какую-то только мысленную волю…». 268 268 Там же. – С.581. Действительно, соглашается Фейербах, человек может хотеть чего-то злого, что противоречит стремлению к счастью, примеров того немало. Однако, такой противоречивый поступок возможен только тогда, «когда то зло, на которое человек решается, кажется, представляется и ощущается им как благо в сравнении с тем и другим злом, которое он при помощи этого поступка хочет устранить или преодолеть». 269 269 Там же. – С.583.

Зло оказывается кажимостью, лишенной субстанциальной самостоятельности, следствием извращенного понимания пути к счастью. Цель – всегда благая, средства могут быть ложными и злыми. Отрыв цели от средств ее реализации позволяет сохранить цель незамутненной, сохранить ее благое лицо. Достоинство счастья сохраняется и в случае самоубийства – поступка, который казалось бы начисто противоречит стремлению к счастью, ибо оно, в трактовке Фейербаха, тождественно жизни, благой жизни; «даже эта последняя воля человека, посредством которой он добровольно разлучается с жизнью… есть только последнее проявление стремления к счастью. Ибо самоубийца хочет смерти не потому, что она зло, а потому, что она является концом его зол и несчастий…». 270 270 Там же. Так Фейербах пытается доказать не просто практическую, но и метафизическую основательность своей позиции. Не замечая, при этом, что тогда любое действие или деяние человека может быть «подверстано» под это стремление к счастью. Все воздействия тогда уравниваются, лишаются своих принципиальных различий с точки зрения целесообразности – нецелесообразности, ибо все они целесообразны в конечном итоге, то есть соответствуют ей в конечном смысле. Понятие «счастье» лишается всякого регулятивно-практического значения. Все, что я ни делаю, я делаю ради счастья, стремясь к нему. Счастье субстанциализируется, его объем расширяется до объема самой жизни. Понятие «жизнь» может быть помещено в контекст любых эвдемонистических рассуждений и может заменить в нем понятие «счастье»: «Стремление к счастью – это основное, первоначальное стремление всего того, что живет и любит, что существует и хочет существовать, что дышит и что не воспринимает в себя с «абсолютным безразличием» углекислоту и азот вместо кислорода, мертвящий воздух вместо живительного». 271 271 Там же. – С.579. Подставьте сюда слово «жизнь» вместо «счастья» и ровным счетом ничего не изменится. Недаром многочисленные критики эвдемонизма, в том числе фейербаховского, говорили об абстрактности категории счастья и неопределенности в качестве руководительного начала человека.