Виктор Сиротин - Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

Что в первую голову привело мир в состояние возбуждённого пчелиного улья: раздел ли сфер влияния или инстинкт самосохранения народов? – сказать трудно. Скорее всего «птенец» вылупился из яйца, а не курица снесла его. Ибо повсюду – во весь голос! – заявляла о себе исторически перезревшая необходимость социальной и этнокультурной идентификации. «Белокурая бестия», олицетворённая фашистами, полагала, что западный мир переживает упадок, который, если не принять меры, неминуемо приведет к распаду белой расы и гибели цивилизации. Последнее виделось в торжестве духовного разврата и технически оснащённого варварства. Отсюда реакция «бестий», носившая ответный характер.

Зов национальной самости, обозначив себя после I Мировой, был лишь одним из звеньев недекларированной никем новой войны. Усиленный вскоре последовавшим мировым экономическим кризисом, он придал национальному движению драматическое звучание. Тогда же Великая Депрессия, выношенная в гнёздах финансовых картелей, жёстко подчеркнула внутреннюю нестабильность ведущих стран Европы и вывела их к необходимости расставить приоритеты во внешних сферах влияния. Собственно, «расстановка» эта была широкомасштабным началом неведомой до того по размаху глобальной политики, конечную цель которой каждый из участников видел по-своему. В смертельной схватке готовы были сойтись как несговорчивые международные корпорации, так и начавшие осознавать свою роль в истории народы.

Фридрих Ницше

Карл Юнг

Итак, именно осознавание себя в мире обусловило рост националистических движений – везде! Во всех частях света люди охвачены были идеей выживания не в качестве зависимых субъектов индустриального развития, но в сущностях культурной и национальной самобытности , в лице народов следующей своему историческому призванию. Если этого не происходило, если «призвание» было исчерпано, то бытие этого народа или стиралось железной поступью истории, или растворялось в других, заявляя теперь уже не о себе и не в своих качествах. В целях спасения «самих себя» возникали лишённые цельности и полные противоречий программы и адекватные сложившемуся положению дел лидеры. Создавались партии, вся «правда» которых терялась в неясностях приграничных зон соседствующих. Исторически единовременно и независимо друг от друга возникшие, национальные движения, напомню, свидетельствовали о сработавшем инстинкте духовного, этнокультурного и политического (читай – суверенного) самосохранения. Однако слаженного хорала не получалось: каждый народ стремился «перекричать» другой. Вместе с тем в партийной какофонии стали различаться наиболее сильные голоса, к которым начали прислушиваться остальные. В создавшихся «паузах» слышнее становились речи наиболее умных и энергичных лидеров. Эпоха аккумулировала в людях самозащитную энергию, которая нуждалась в политическом выражении. Катализатором общественной и социальной энергии стали личности, способные быть наилучшими проводниками инстинктов социального самосохранения. В политическом пространстве Европы наиболее внятно заявляли о себе лидеры Италии и Германии. Яркие и простые речи вождей, облекшись в доступные понятия и смыслы, обрели чёткие знаки и символы, которые повели народы. Но за всем этим были ещё и дела.

Наиболее ранний из всех итальянский фашизм стал сгустком социальной и политической энергии, сплотившей нацию. В 1929–1933 гг. он не дал задушить страну в тисках мирового экономического кризиса. Бенито Муссолини, сосредоточив в своих руках сильную власть, создал национально ориентированное Правительство. Жёсткий кризис принуждал к жёстким мерам, и государство, поставив под свой контроль основные отрасли экономики, существенно сократило сектор мелких частных предприятий. Укреплённая индустрия Италии позволила дуче провести колоссальную работу по осушению болот, в результате чего страна получила 8 тыс. гектаров пахотных земель на заболоченных берегах реки По и по берегам Тирренского и Адриатического морей. Ещё в 1922 г. фашистский режим приступил к развитию военной, металлургической, автомобиле- и караблестроительной промышленности. Планируя современные автострады, Муссолини проводит новые и реконструирует старые дороги. За 11 лет их общая протяжённость составила 27 700 км. Новые дороги обеспечили связь между регионами и придали новый импульс хозяйственной жизни страны. С начала 1935 г. дуче объявляет курс на автаркию — полное самообеспечение Италии всеми видами продукции, в том числе и военной. Итальянские финансисты не брали займов у мировых ростовщиков, во внешней торговле прибегая к прямому товарообмену. Система вертикальных профсоюзов, созданных по корпоративному принципу, объединила интересы рабочих и капиталистов. Экономический курс развития страны позволил создать сотни тысяч новых рабочих мест. На «сухих» местах строились города, спортивные центры, больницы. К началу 1940 гг. Италия из аграрной превратилась в индустриальную страну с развитой социальной инфраструктурой. Обустраивая государство, народ ощутил себя хозяином в своём отечестве. Истинной ценностью страны были признаны люди и ресурсы, а источником богатства – человеческий труд. Если в Советской России крестьянство уничтожалось на корню, то в Италии (как и в Турции) оно было объявлено основой нации. Пока в СССР зажигали «лампочки Ильича», в Италии они уже горели. Электрификация страны проходила не с помощью лагерного кайла и лопаты, и не на костях народа. Эти принципы органично восприняла Германия, а президент США Ф. Рузвельт не без успеха скопировал её формы. Уинстон Черчилль (в те годы подвизавшийся в правительстве Стэнли Болдуина Канцлером казначейства и проваливший экономику страны) не скрывал своего восхищения происходящим в Италии. В 1927 г. он исходил панегириками о дуче:

«Римский гений олицетворился в Бенито Муссолини, величайшем законодателе среди живущих. Если бы я был итальянцем, то от начала и до конца поддерживал бы Муссолини». Дуче восхищаются М. Ганди и 3. Фрейд. Первый, потому что Италия дала важный для индусов пример жизнеспособности национальной экономики, в основе которой было государственное регулирование; второй, потому что Муссолини не был апологетом теории расового превосходства.

Бенито Муссолини