Паола Волкова - Лекции по искусству профессора Паолы Волковой. Книга 1

Там в основном находились все лондонские театры, публичные и игорные дома. Такая странная двусмысленно-сложная жизнь. А на противоположном берегу находился район Сонгтон. И там тоже были публичные дома и театры. Один из главных театров примыкал к публичному дому, который назывался «Розы». И театр назывался также, потому что одна из его стен выходила на улицу Роз, и, в котором помещался другой театр. По вторникам и четвергам в театрах давалась травля медведей. В основном травля диких животных – любимое зрелище жителей Лондона. Они на них ставили, играли, дрались, пили пиво, орали, т.е. что хотели, то и делали. Затем шли в бордель, а потом в игровые залы. Каждый театр был обязан раз или два раза в неделю предаваться народным забавам.

Ну, нельзя же все о грустном и о грустном. Давайте ребята, повеселимся! Разумеется, «Глобус» не был для этого исключением. Не понятно, когда они работали. Они все время торчали в этих двух районах. Там текла такая бурная жизнь! Это были места для проведения досуга, причем этот досуг был ниже пояса со зверями, проститутками, играми, пивом и, конечно, неограниченным сквернословием. Абсолютно! Это было в порядке вещей. Это был театр в театре и в театре.

Самое интересное то, что те, кто содержал театр, входили в совершенно особую группу людей Англии того времени. Потому что тот же Джон Бербич был связан с Шекспиром и театром точно так же, как и самый знаменитый Джорджио Олейн и Хен Слоу. Они держали театры практически, как администраторы и в меньшей степени, как актеры, хотя Джон Бербич создал огромную и очень плодотворную актерскую династию. Они были антрепренерами и пайщиками. Там была сложнейшая система. Они держали не только театры, но и все развлекательные заведения, а кроме них еще и мастерские перчаток и зонтиков. Это были люди сродни современным предпринимателям. Среди них было много очень успешных людей. Таковым являлся и Шекспир.

Ходят такие слухи, что он играл на сценах разных театров, и был среди пайщиков «Глобуса». Театры ездили на гастроли и много ездили, сдавая на это время сцену другим. Они имели сложную организацию. Театрам давались имена покровителей и спонсоров. Лорда Камергера, Театр Пермоков, Ее Величества и т. д. Очень большое количество вельмож, связанных с пиратским движением, каким-то образом внедрялись в театры. Все английское общество, сама Елизавета и Бекон принимали активное участие в театральной жизни. Самым большим покровителем театра считался лорд Оксфорд, имевший несколько театров. Маунгибтон – такой тип, ему посвящены шекспировские сонеты. Может они были возлюбленными, кто их знает. Но он был героем Шекспира.

Отец Шекспира – Джон Шекспир был мясником, ростовщиком, перчаточником, грамоты не знал, подписывался крючком. Сохранились несколько документов, где стоит его подпись. Он был судьей, а потом и мэром. В молодости много времени проводил в Лондоне, но однажды ему было сказано, что хватит околачиваться в Лондоне, твоя жизнь здесь закончена и пора возвращаться к себе домой. Он так и сделал. Уехал и там развернулся. Мать Шекспира происходила из очень древнего рода.

О самом Уильяме мы знаем достаточно, о нем написано множество книг. Недавно вышло колоссальное исследование, в котором автор придерживается стэндфордской теории. Но у него концы с концами не сходятся. Это англичанин, который копает все документы и пишет каким Шекспир был преуспевающим дельцом, как шикарно вел дела, а иногда выступал, как актер. И когда он умер, и было вскрыто завещание, в нем было сказано кому и что он оставляет. Все-таки мы не успеваем. Господа, тогда до следующего раза. ( Аплодисменты).

Волкова:Как вы представляете себе Возрождение и цензуру? Инквизиция – это цензура, Возрождение – это свобода. Не свобода высказывания, а свобода художественного волеизъявления, свобода художников, свобода поэтов, свобода объяснения с миром. Это не то, когда горшки друг другу на голову выливают и, конечно, не то, когда инквизиция дышит в лицо, и не то, когда вы вынуждены переписываться шифром, как Микеланджело с Витторией Колонной. Он очень боялся инквизиции, как человек, хотя, как художник, он был очень отважен. И Италия до инквизиции представляла собой монолит гуманизма. А потом художники стали уезжать.

А в Германии возникла совершенно другая ситуация. Там у каждого мастера была школа и подмастерья. Но школа ремесленников – это не то, что Леонардо в ценниках у Вероккио, а у Липпи его сын и Боттичелли, а у Перуджино Рафаэль. Нет. Но в Германии есть то, что Гофман замечательно описывает в «Мастер Бочар и его подмастерья» – модель таких цеховых отношений. Почитайте Гофмана. Он один из величайших умов мира.

Так вот, в Германии разрабатывали камерные методы, графику, печатали разные карты, книги, а художники имели свою позицию. Мастер Кранах, который был очень индивидуалистическим художником с конкретной политической позицией, заявлял: «Я – домартинист и я за реформацию». Были и такие современные диссиденты, политические эмигранты, которые говорили: «Плевать, надоело! У меня жизнь одна! Эту жизнь я желаю прожить хорошо, по возможности очень хорошо и поеду туда, где мне платят за мои способности. А что у вас тут делается, мне все равно. Это от меня далеко!»

Многие не вмешивались в политику, им было это неинтересно, многие замыкались и казалось, что они живут в свое удовольствие: замки, прислуга, семьи, дети.

У Лукаса Краноха был сын, который научился подделывать работы отца. Их действительно очень сложно различить, но возможно. В Вене висит портрет. Вы на него смотрите и оболдеваете. Там тетка в корсете, губки змеиные, шляпка, вся извивающаяся, вся в драгоценностях. И думаете, что за красота такая? Подходите и понимаете – слишком много красоты. И рисунок какой-то зеленый, и ярко, и режет глаз, и подпись сына. Отец бы так не сделал. И у этих также.

Чем отличается подлинник от копии. Представим себе, что обезьяна укачивает младенца. Она видит, как это делает туземка и поступает так же нежно, повторяя ее движения. Вроде все то же самое, только ребенок у нее умирает. От голода. Она его докачает до потери дыхания и пульса, потому что не чувствует нужной границы. Вот в копии это очень важно. Это точное сравнение. Возьмем Ганса Гольбейна. Он умел, что очень ценно, писать своих героев так, что они говорили: «Я похож!».

У него всегда присутствует настоящее портретное сходство, правда, вместе с этим он облагораживал героев. Портрет-подобие, портрет-отражение в зеркале, а не зазеркальная вывернутность. У него портрет, как отображение в зеркале, но так сказать ароматизированное, не пахнущее. Во-вторых, он обладал даром наблюдательности. Точности, но чуть-чуть присоленной, приперченной, присахарной комплементарности.