Виталий Самойлов - На пороге инобытия. Зарисовки к новой метафизике

Бунтарь обречен тем, что бунтует ради невозможного, бунтует бесцельно, однако же не может не бунтовать уже хотя бы потому, что именно через бунт сквозной нитью проходит нерв пассионарного экзистирования, в котором только он и может обрести для себя подлинность. Ангажированность бунтаря той или иной идеологемой не так уж и принципиальна, поскольку всякого рода идеологема здесь – это лакмусовая бумажка, предъявив которую, можно создать видимость оправдания бунта. Но бунтари делают бунт лишь затем, чтобы на смену им пришли революционеры в изначальном смысле слова «революция», означающего замыкание безвыходного кольца Вечного Возвращения. Отсюда типическая для всех революционных движений диалектика, когда революция с почти что фатальной неизбежностью заканчивается консервацией, поскольку революция и консервация идентичны в своей глубинной сути. Из Бездны Хаоса рождается Новый Порядок, который девальвирует основополагающие завоевания бунта ради того, чтобы сохранить те из них, что не идут вразрез с интересами консервации. Бунтари в этой трагической перспективе вынуждены служить революционерам ударной силой расчистки внешнего пространства к тому, чтобы последние смогли изъявить то, что Ницше именует волей к власти. В связи с этим становится ясно, что коренное отличие бунтаря от революционера состоит в том, что если бунтарь обречен быть поверженным, точно так же как герой, терпящий поражение в схватке с роком, то революционер всегда в своём инстинкте до последнего остаётся закоренелым консерватором.

Господь-Вседержитель, будучи Словом Божьим и Князем Тишины, есть также образ Бога Невидимого, который, предвечно рождаясь Отцом Нерожденным из несотворенного Хаоса, структурирует Бездну Небытия, определяя тем самым очертания горнего и дольнего миров. Противная ему миссия падшего ангела состоит в том, чтобы сместить Первочеловека, сотворенного по образу Слова, на Периферию, создав пролог к драме расколотого в своей множественности бытия. Здесь Слово выступает в значении Спасителя от Тьмы, что сумраком богооставленности образует Бездну, отделяющую Это от своего Другого. Спускаясь на дно Ада, он смертью побеждает смерть, претворяя Тьму (Небытие) в Свет (Бытие) и выступая таким образом препятствием перед «Тьмой превысшей Света» (Инобытие), которую Неизреченный, по слову Писания, соделывает своим покровом и которая есть истинный, но при этом абсолютно непостижимый, Черный Свет неприступности и непознаваемости. Но между тем именно Свет Бытия есть умопостигаемый исток человека, утрата причастности к которому создает экзистенциальную драму, символизированную в одной из притч Христа образом блудного сына, уходящего на распутье для того, чтобы возвратиться к своему отцу. В таком прочтении эта драма обессмысливается как замыкание круговращения, проделанного человеком лишь ради обратного прибытия к Первоначалу. Смещение на Периферию здесь понимается как предмет вины, подлежащей Искуплению, что создает задел к пониманию драмы Богочеловека как актуализации божественной необходимости, исполнению которой содействует «благая вина Адама». Этому взгляду, понимающему отношение Этого к Другому в качестве трагедии рока, противолежит такое воззрение, которое бы сводило богочеловеческий конфликт к трагедии свободы, на чем совершенно справедливо настаивает Николай Бердяев. Сатана, некогда облеченный достоинством Утренней Зари, которая в последующем будет «узурпирована» Христом, может быть понят здесь, вслед за гностиками, как носитель тайного послания, идущего от Божественного Мрака. Это в немалой степени проливает свет на интуицию Достоевского о Человекобоге, которому, точно так же, как и ницшеанскому Сверхчеловеку, доводится искать оправдания себе самому в себе самом ценою дерзновения к «пустующим Небесам», недвусмысленно понятого как метафизический бунт, побуждаемый тоской падшего ангела по утраченному Свету. Удаление на Периферию здесь – это принципиальный опыт богооставленности, который парадоксально указывает на Божественный Мрак и означает также опыт трансцендентности, влекущий за собою состязание с Другим. Штурм Небес, таким образом, должен пониматься в перспективе эзотерической доктрины Пути Левой Руки, которая указывает на Противника как «левую руку» Невидимого Бога, воплощающую собой Справедливость в противоположение Милосердию, ознаменованному Господом-Вседержителем как «правой рукой» Неизреченного. Оба Пути смыкаются у Облака Непознаваемого, что помогает устранить путаницу, связанную с сугубо экзотерическим прочтением эсхатологии, созданной Книгой Откровения, в подлинности которой не без основания сомневались некоторые из Отцов Церкви. Несмотря на то, что вышеизложенные соображения уместны лишь в контексте религиозно-мифологического мировосприятия, это не умаляет того факта, что они располагают истинностью, пускай и в символическом ее значении.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.